Большое место в дагестанской исторической науке занимает тема героики и героической борьбы против кого-либо или за что-либо. Причем, как правило, сами дагестанцы описываются исключительно доблестными героями, а их противники исключительно в уничижительных характеристиках. Как для северокавказской историографии, так и для учебных пособий характерен прием умолчания, когда какие-либо острые темы не освещаются никак.
Именно подобный процесс можно наблюдать сегодня в республиках Северного Кавказа. И события 150-летней давности, связанные с окончанием Кавказской войны, вновь ставят множество вопросов о том, что такое Кавказская война как таковая, как воспринимают ее разные народы этого полиэтничного региона. Люди, чьи предки во время этой войны находились по разные стороны фронта, до сих пор сохраняют память о тех поистине трагических событиях.
Любая война наносит определенную травму обществу, травму, которая переживается в течение длительного времени. (Недаром основоположник военно-полевой хирургии Николай Пирогов, побывавший в 1847 году на Кавказе, назвал войну «травматической эпидемией»). Так случилось и с Кавказской войной. Прошло 150 лет со дня ее окончания, но на Северном Кавказе память о ней пережила не одно поколение. Этот трагический и вместе с тем величественный исторический сюжет вызывает все новые и новые споры. Один из участников Кавказской войны впоследствии писал: «Это прошлое было такое тяжёлое, кровавое, трудное; много пустило оно по миру вдов и сирот, много испортило и надорвало могучих, сильных, здравомыслящих и здоровых людей; много оно сделало несчастных, нищих – а всё его жаль: оно составляло нашу гордость, и отсюда истекает вся забота о нем; оно ввелось нам в плоть и в кровь, оно стало нашею привычкою, и, имея за собою много бедственного, злого, дурного, оно в то же время имело и свою прелесть».
Начало 1990-х годов и поиски «своей» идентичности привели к всплеску интереса к своей истории. При этом «запретный плод» оказался одновременно и сладок, и горек. Историки пытались (и сейчас пытаются) выстроить самые разнообразные образы той войны: от непрерывающихся 400-летних боевых действий на территории Кавказа до вырисовывания идиллических картин.
Знания о Кавказской войне, сюжеты, с ней связанные, окружают современного жителя Дагестана повсюду. Один из главных проспектов столицы Дагестана – Махачкалы – носит имя имама Шамиля, возглавлявшего горцев, а другой – имя идейного вдохновителя горцев Магомеда Ярагского. Еще во второй половине 1990-х годов в республике широко отмечали 200-летие со дня рождения имама Шамиля. В витринах магазинов и на полках библиотек – везде мы можем обнаружить книги об истории Кавказской войны. Как отмечает старший научный сотрудник Института российской истории РАН Людмила Гатагова, «В республике, по существу, развернулась мощная компания по «раскрутке» этой темы, на глазах превращавшейся из серьезного исторического сюжета в явление идеологического и политического характера». Именно политизация истории Кавказской войны привела к появлению самых разнообразных «вопросов», обострению восприятия всего, что связано с этой войной, и мифологизации ее персонажей.
Одной из подобных мифологизированных и крайне политизированных фигур оказался наиболее яркий персонаж эпохи Кавказской войны – имам Шамиль. Личность действительно легендарная и незаурядная. О нем написана не одна сотня статей и книг, однако до сих пор любые негативные оценки его деятельности в Дагестане вызывают негодование большинства.
В современном Дагестане, наверное, нет человека, который не знал бы о Шамиле хотя бы нескольких фактов из жизни имама. С другой стороны встает вопрос, насколько эти «факты» соответствуют исторической действительности. Исторические работы (самого разного качества) пользуются достаточным спросом у жителей современного Дагестана, в связи с этим основные историографические тренды обретают вторую, отчасти «фольклорную» жизнь.
Замечу, что по сути своей единственной биографией Шамиля является монография профессора МГИМО(У) МИД России В. В. Дегоева «Имам Шамиль: пророк, властитель, воин» (М., 2001). Дагестанские же историки ограничиваются изучением масштабных социально-экономических и политических преобразований, проведенных Шамилем.
Однако в этих работах встречаются поистине курьезные «факты». Приведу несколько цитат для иллюстрации.
"Молодой Шамиль и его друзья очень любили книги о греческих и римских полководцах на арабском языке. Знаменитые греки и римляне будоражили их воображение".
"Говорят, в пору, когда Шамилю шел пятнадцатый год, в окрестностях Гимр некоторого времени стала хозяйничать непомерных размеров змея, такая, что даже издали глядеть на нее было страшно. Никакого житья от нее не было. Дети не могли купаться в реке, горянки боялись ходить за водой... И тут послышались крики с берега: "Змея утащила в воду человека там душит его!". На крики сбежался народ, смотрят: в реке действительно борются два тела: то змеиная голова, величиной с бурдюк, покажется, то юноша, пытающийся обхватить ее покрепче. "Это Шамиль с гадиной схватился! - кричали женщины, - что теперь будет, он же совсем юный!". Вот чудовище и молодой джигит ушли под воду и долго оставались там. Стоявшие на берегу стали мысленно прощаться со смелым парнем, читать молитвы. Но каковы были их удивление и радость, когда из-под покрасневшей от крови воды вынырнул юноша-герой и, выбравшись на сушу, смущенно улыбаясь, направился к собравшимся".
Имамом Шамилем во второй четверти XIX в. было создано своеобразное государство на территории нагорного Дагестана и части Чечни, которое типологически следует относить скорее к государствам раннего типа, принципиальным отличием которого от иных ранних государств являлось наличие единой теократической идеологии. В дагестанской же историографии вопрос о «государственности» решен весьма своеобразно. Согласно господствующему мнению, «имамат – это первое на Кавказе уникальное многонациональное, многоконфессиональное, социально справедливое государство, в основу которого были положены демократические принципы управления». Важными же факторами существования имамата признаются «истинный интернационализм и веротерпимость».
Не утруждая себя ссылками на какие-либо источники, кочует из работы в работу утверждение о том, что в имамате повсеместно строились церкви, костелы и синагоги. Приведу цитату: «Резко возросло число царских офицеров и солдат добровольно переходивших на сторону Шамиля. Среди них были декабристы и крепостные крестьяне, русские, украинцы, поляки, венгры, евреи, чуваши, татары, карелы, финны – все кто ненавидел царизм и сочувствовал справедливой борьбе горцев».
При этом создается совершенно идеальная картина какого-то европейского государства XX в. Любые же негативные оценки, высказывающиеся в источниках, без всякого критического анализа объявляются «лживыми» и не соответствующими действительности.
В работах современных дагестанских исследователей поражает обильное использование советской партийной лексики. Так, Шамиль был избран имамом «на съезде (собрании) религиозных деятелей», кроме того в своем сочинении Гаджи-Али Чохский подтверждает «легитимность избрания Шамиля с участием кадиев и народа, а также демократическую сторону состоявшегося». «Начало подготовки к съезду Иманмухаммад Гигатлинский описывает подробно, дает характеристику атмосферы, которая сложилась на съезде. Это видно из выступлений делегатов съезда, предводителей сельских общин и их союзов, известных ученых». Сам же Шамиль произносит исключительно программные речи. В государственном совете (диван-ханэ) имамата, согласно Дадаеву, существовал ряд «управлений», в частности «экономическое управление», «контрольное управление», «управление связи и информации» и т. д. Список подобных вольных трактовок и механического перенесения терминологии XX в. на события века XIX можно продолжать до бесконечности.
Имам Шамиль, человек руководивший горцами на протяжении четверти века, из подлинного исторического персонажа превратился в некоего опереточного персонажа, которому приписывают совершенно нечеловеческие черты, немыслимые подвиги и неосуществимые деяния. Созданный им имамат представляют идеальным интернационалистическим европейским государством, со всеми демократическими атрибутами, своеобразным «городом солнца».
180
