Кавказская война (1817-1864): между памятью и историей. одна тема и 2 сообщения

Согласен с Владимиром, что трудно судить о методологии исследования такого тонкого социально-этнического организма, как диаспора, не занимаясь этим непосредственно. С позиции квалифицированного читателя, могу заметить, что в диаспорной среде многие черты менталитета и представления об историческом прошлом лучше сохраняются и транслируются, являясь инстурментом консолидации в иноэтничной и иногда враждебной среде. Поэтому открывается благодатное поле для специальных исследований, в том числе и компаративного характера (диаспоры в разных странах, диаспоры в различном этническом окружени и т.д.)

Учитывая, что подавляющая часть черкесского этноса расселена в диаспоре на территориях бывшей Османской империи, вопрос о сохранении и изучении исторической памяти здесь не подлежит сомнению.  Хотя в ряде случаев, как это происходит в Сирии уже надо вести речь о спасении наших соотечественников от физического уничтожения. К сожалению, в обоих направлениях мало что делается. И если делается, то благодаря исключительно энтузиазму незначительного числа ученых и общественных деятелей. Прискорбно, что государственные институции индифферентны в  обоих вопросах, хотя конечно, нельзя сравнивать работу ученых по спасению фольклора и выявлению архивов со спасением реально гибнущих людей в охваченной войной стране. Определенная работа, проделанная фольклористами по сбору фольклора 1990-2000 гг. практически сошла на нет. Она продолжается лишь единицами фольклористов-энтузиастов, как, например, Мадина Паштова.  Исследования же историков по выявлению архивных документов в зарубежных архивохранилищах начатые несколько лет назад, ныне, насколько мне известно, вообще прекращены. Вопрос о сохранении исторической памяти в кавказских диаспорах, породивший у меня ассоциацию с вопросом о положении сирийских черкесов, еще раз подтверждает, что  главная проблема в осуществлении таких проектов  состоит, прежде всего,  как об этом уже сказала выше Мадина, в институализации исследований. 

Хочу добавть также, что если бы диаспоры были бы "достаточно изучены", наверное, чиновник такого высокого уровня, как Журавский не дал бы ответ о том, что сирийские черкесы не являются нашими соотечественниками. Этот ответ все помнят, и без снисходительной иронии его читать невозможно. Но вернемся  к нашей теме.. Историческая память фиксируется и в визуальных формах - новых днях поминовения, новых ритуалах,  в форме мемориалов... Нередко памятники, призванные как бы сшивать, структурировать городское пространство, вызывают в людях негативные эмоции. Неслучайно все чаще говорят о "войнах памяти " на Кавказе. Я прошу участников высказаться - что надо делать, чтобы память одних народов через памятники не входила вконфликт с памятью лругих? Где границы допустимого в сооружении новых мемориалов? Прошу и Таймураза Доцоева также подключаться к дискусиии.

Уважаемый Владимир! Как участник нескольких фольклорных экспедиций сказать, что диаспоральное поле хранит (пока хранит, эта сохранность сильно обусловлена сохранностью собственно языка) уникальные "народные знания", которые как раз в "метрополии" (на Кавказе) и утрачены. Это объясняется, как я уже сказала выше, отсутствием письменных источников. Для нас это прежде всего верификационный материал, проливающий свет на многие спорные и малоизученные явления культуры. Сохранность объясняется так же тем, что до недавнего времени некоторые анклавы существовали закрыто, при минимальном внешенем воздествии. Что касается проблем урбанизации и глобализации, то да, эти процессы характерны для диаспоры в такой же степени. Однако, отличительно чертой диаспоры является функционирование в городской среде неформальных  каналов коммуникации, приближенных к традиционным, характерных для сельской общины. 

Уважаемые коллеги, переходим к третьему вопросу нашей дискуссии.... Прошу подключиться особенно Аббаза Осмаева. Вспомним, какие полемики вызвало сооружение памятника чечнским девушкам совсем недавно...

К сожалению, в Чечне нет фактически ни одного памятника жертвам и героям Кавказской войны, если не считать недавний памятник женщинам из с. Дады-юрт, истребленного по приказу Ермолова в 1819 г. И памятник посвящен самоотверженности этих женщин, а война здесь как бы и ни причем, хотя на просторах интернета после открытия памятника и начались информационные сражения.

Память о Кавказской войне, участию в ней предков жива у жителей Чечни, хотя трудно сказать, что это носит массовый характер.  В чеченско-дагестанско-черкесской кампании практически всегда упомянут о братстве народов, о Кавказской войне, в которой плечом к плечу сражались и погибали вместе наши предки. В Чечне помнят хорошо имена наибов Байсунгура Беноевского, Ахмада Автуринского, Джаватхана из Дарго, Исы Гендаргеноевского, Ташу-хаджи, Боты Шамурзаева, Дубы Вашандароевского, Атабая Атаева, Талхика Шалинского, Шоипа Цонтароевского, Умы Дуева  (помнят и тех, кто сдался и тех, кто погиб) и т.д., но, к сожалению, нет ни памятников, ни памятных знаков ни для них, ни для тысяч и тысяч погибших. 

Долгое время в центре Грозного стоял памятник А. Ермолову, да и сегодня в ряде городов установлены памятники ему больше как бы в пику северокавказцам, чем для памяти.

По поводу памятников. Совершенно очевидно, что при всех режимах фигура генерала Ермолова будет по разному восприниматься на Северном Кавказе и центральной полосе России. Для русских он - герой Отечественной войны 1812 года, выдающийся военачальник и дипломат. Но вместе с тем для жителей Северного Кавказа Ермолов - фигура недружественная. И это будет существовать в сознании при всех режимах и во все времена.

И вопрос здесь в том, что нужна своего рода деликатность. Да, пусть памятник Ермолову стоит в Орле. Пусть он стоит на Бородинском поле, в сражении, на котором он принимал участие. Но вот стоит ли его ставить на Северном Кавказе.

Дальше пойдем: Ермолов - фигура, которая существует не только в контексте Кавказской войны, но и в более широком историческом контексте. А в каком контексте существует Засс? Только в контексте Кавказской войны. Более того, если вот просто спросить у среднестатистического россиянина, знакомого со школьным курсом, кто такой Ермолов, то большинство сразу ответит. Боюсь, что на вопрос о том, кто такой Засс, ответов вообще почти не последует. Тогда зачем нужен памятник Зассу, который, в отличие от Ермолова, ассоциируется ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО с Кавказской войной?

И, конечно, здесь нужен диалог историков и общественников, которые бы могли договариваться о неких "правилах игры" (если так можно выразиться) в вопросах установки тех или иных монументов. В этом смысле очень показателен пример Северной Осетии, где местные интеллектуалы и общественники в лице Руслана Бзарова и Артура Цуциева выступили против установки памятника солдату Архипу Осипову. Вспомним и их мотивацию: они не хотели, чтобы Осетия была противопоставлена своим адыгским соседям, а Владикавказ - Осетии.

Я хотела бы услышать мнение Михаила Волхонского на эту тему также.. И обрашаюсь ко всем участникам - возможно, нужен какой-то общий обелиск памяти участникам Кавказской войны? Что нужно сделать, чтобы каждый новый мемориал не вызывал новые "войны памяти"?

Владимир Новиков

По поводу памятников. Совершенно очевидно, что при всех режимах фигура генерала Ермолова будет по разному восприниматься на Северном Кавказе и центральной полосе России. Для русских он - герой Отечественной войны 1812 года, выдающийся военачальник и дипломат. Но вместе с тем для жителей Северного Кавказа Ермолов - фигура недружественная. И это будет существовать в сознании при всех режимах и во все времена.

И вопрос здесь в том, что нужна своего рода деликатность. Да, пусть памятник Ермолову стоит в Орле. Пусть он стоит на Бородинском поле, в сражении, на котором он принимал участие. Но вот стоит ли его ставить на Северном Кавказе.

Дальше пойдем: Ермолов - фигура, которая существует не только в контексте Кавказской войны, но и в более широком историческом контексте. А в каком контексте существует Засс? Только в контексте Кавказской войны. Более того, если вот просто спросить у среднестатистического россиянина, знакомого со школьным курсом, кто такой Ермолов, то большинство сразу ответит. Боюсь, что на вопрос о том, кто такой Засс, ответов вообще почти не последует. Тогда зачем нужен памятник Зассу, который, в отличие от Ермолова, ассоциируется ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО с Кавказской войной?

И, конечно, здесь нужен диалог историков и общественников, которые бы могли договариваться о неких "правилах игры" (если так можно выразиться) в вопросах установки тех или иных монументов. В этом смысле очень показателен пример Северной Осетии, где местные интеллектуалы и общественники в лице Руслана Бзарова и Артура Цуциева выступили против установки памятника солдату Архипу Осипову. Вспомним и их мотивацию: они не хотели, чтобы Осетия была противопоставлена своим адыгским соседям, а Владикавказ - Осетии.

 Но, как мне кажется, образ Ермолова, который сегодня бытует на Северном Кавказе во многом сконструирован именно местными интеллектуалами.  Ведь Ермолов на Кавказе - это не только "лютый зверь", но это фактически первый человек планомерно обустроивший курорты Северного Кавказа, человек, передавший, ажется, 100 тысяч рублей на открытие госпиталя в Тифлисе. То есть не стоит рисоватьего портрет так одноюоко. А о Зассе, конечно, не поспорю. Да, основатель Армавира, но при этом совершенно нездоровый человек

Говоря о роли местных интеллектуалов в формировании каких-то тенденций в конструировании исторической памяти, нельзя не вспомнить, например, что вДагестане 5 лет назад местные историки били себя в грудь, говоря о том, что Дагестан вошел в состав России в 1859 году после пленения Шамиля. Как только политический ветерок подул в другу/ сторону, так сразу же датой окончательного вхождения Дагестана стал 1813 год.  

Проблема памятников это серьезная проблема формирования историко-культурного ландшафта на Северном Кавказе. К сожалению, в последнее время процесс принял форму «войны памятников», что является проекцией «войн исторической памяти». В ряде случаев мы видим, как с помощью памятников осуществляется символическое присвоение территории, проведение символических границ, отчуждение соседей и т.д.

Появление памятников А.П. Ермолову и Зассу стало результатом негативного восприятия русской общественностью на Северном Кавказе термина «русско-черкесская война», «Великая Черкессия», что интерпретировалось однозначно, как очередное предъявление счета русским. В целом такая ситуация есть результат отсутствия диалога и своего рода глухоты к друг к другу. Памятники стали проекцией неожиданно воскресшего одного из элемента исторической памяти Кавказской войны со стороны казаков, солдат, офицеров, - память военной границы, что выразилось в активном употреблении в литературе таких терминов как хищничество, пленопродавство, коварство горцев (нарушение заключенных ранее мирных соглашений).

Уважение может быть только взаимным. Диалог всегда подразумевает компромисс. Выход один работа над примирением национальных дискурсов, создание устраивающего более или менее всех общего дискурса о Кавказской войне, который, скорее всего, должен быть связан с понятием российской государственности, объединяющей нас всех. Нужны общие фигуры, пусть не герои, но лица, которые, в конечном счете, способствовали сглаживанию последствий Кавказской войны, и интеграции его народов в состав Российского государства.