Кавказская война (1817-1864): между памятью и историей. одна тема и 2 сообщения

Прошу уважаемых участников дискуссии держаться регламента. У каждого участника есть  возможность высказаться по одному вопросу.

Но прошу не вступать вдискусиию друг с другом без моего ведома. Кроме того, держитесь темы нашего обсуждения, не перходя на проблемы наименования Кавказской войны, как бы объективно важно это бы ни было. 

Пока Мадина Паштова готовит свой ответ, прошу всех участников высказаться о том, что на их взгляд может дать изучение кавказских диаспор на Ближнем Востоке для изучения исторической памяти. И как эти диаспоры методологически нужно изучать, какие исследовательские подходы необходимы? 

Еще раз добрый вечер, уважаемые коллеги! Дорогая Наима, спасибо за приглашение!

На сегодня, как должно быть известно большинству дискутантов, адыгская (черкесская) диаспора только в Турции насчитывает по самым скромных данным ок. 3 млн. человек (уважаемая Фатима Озова выше уже озвучила, что большая часть черкесов (80-90%) проживает вне исторической территории).

О социальных характеристиках этой массы мы можем судить лишь эмпирически, на основе наблюдений ученых антропологов из среды самих черкесов, а также по данным черкесских благотворительных обществ. Официальных, общепризнанных статистических данных о структуре черкесской общины в странах Ближнего Востока пока нет. Известно, что черкесы представлены в политическом и военном руководстве стран проживания (в основном Турция, Сирия, Иордания, Израиль), где хорошо помнят о вкладе черкесов в становление государственных структур. Среди черкесов Турции, которые преимущественно ориентированы на получение высшего светского образования, кроме политиков и военных, много адвокатов, врачей, работников СМИ, бизнесменов. Учительство также считается престижной сферой деятельности, в ведущих вузах Турции черкесы довольно заметно представлены в профессорско-преподавательском составе. Это, так сказать, общая картина.

Прежде чем перейти к деталям обсуждаемой нами сегодня темы памяти войны, буквально два слова о хронологических рамках и терминологии. Брать за начало войны дату 1763 или не брать – по существу это вопрос о признании стратегической роли Кабарды на Кавказе во второй пол. 18 и в нач. 19 вв. Вопросу хронологических рамок Войны была посвящена специальная конференция в Нальчике (1991), в ходе которой самыми авторитетными адыгскими учеными-историками, специализирующимися на этой теме (К. Дзамыхов, В. Сокуров и др.), была обоснована проблема расширения общепризнанных в советской историографии хронологических рамок. Так что, терминологические и хронологические расхождения по сути детерминированы в научном дискурсе пространством коммуникации – на общероссийской площадке сохраняется (в т.ч. и самими адыгскими учеными) дата, предложенная в заголовке нашей дискуссии, в то время как в адыгском научном и общественном пространстве давно утвердилась дата 1763 (начало строительства Кордонной Линии). Она репрезентируется почти во всех научных и научно-популярных публикациях последних 20 лет. В этом же пространстве утвердился термин «Русско-Кавказская [война]». Уважаемый Николай, нагнетает эта формулировка межнац. напряжение или не нагнетает – можно рассуждать, но исходным посылом являлось желание обозначить субъекты научного и общественно-политического диалога.

Итак, каким образом поддерживается и вообще насколько жива историческая память о Русско-Кавказской войне в коммуникативном пространстве черкесской диаспоры? 

Наима Нефляшева

Пока Мадина Паштова готовит свой ответ, прошу всех участников высказаться о том, что на их взгляд может дать изучение кавказских диаспор на Ближнем Востоке для изучения исторической памяти. И как эти диаспоры методологически нужно изучать, какие исследовательские подходы необходимы? 

а разве диаспоры еще недостаточно изучены? то есть остается еще что-то такое новое и сенсационное, чего нет в работах А. Ганич по черкесской диаспоре, А, Магомеддадаева по дагестанской итд? 

Во-первых, память о Войне – неотъемлемый элемент фольклорного нарратива о заселении черкесами новых территорий в диаспоре. Т.е. когда черкес задается вопросом «кто я, откуда, чем я отличаюсь от турок и арабов?», непременно артикулируется вопрос о Русско-Кавказской войне и Стамбульском Исходе. Сказать шире – память о Войне лежит в основе этнокультурной и цивилизационной идентичности черкесов диаспоры. И в этом смысле говорить, что «кто-то со стороны искусственно реанимирует память о Войне», не приходится.

Второе: нужно понимать, что в диаспоре, где нет профессиональных учреждений образования и культуры (еще 2-3 десятилетия назад за хранение черкесских букварей сажали в тюрьму, а профессиональное преподавание родного языка на кафедрах вузов началось только в прошлом году), ФОЛЬКЛОР вообще и стереотипный устный нарратив, передающийся из поколения в поколение в рамках неформальной коммуникации, лежит в основе диаспоральной духовной культуры. Социальный статус различных этнических групп в диаспоре сопряжен с памятью о Войне, статус личности напрямую связан с его компетенциями в вопросах исторической памяти (знание имен героев Войны, кавказских топонимических названий («откуда выселились твои прадеды» и пр.).

Т.е. если мы (в «метрополии») ориентируемся в «добывании» знаний на литературные (печатные) источники, то диаспора продолжает прислушиваться к стереотипному устному нарративу.

Отсюда третье и самое главное. 

Фольклорно-исторический нарратив о КВ лежит в основе современного общественно-политического дискурса оценок событий 150-летней давности и перспектив этнокультурного развития черкесской диаспоры, ее сохранности как таковой и, самое основное, в основе прогнозирования этнического будущего черкесов. Ретроспективный дискурс очень тесно сопряжен с дискурсом возвращения/невозвращения черкесов на историческую родину. С ним связан целый комплекс явлений долговременного свойства: чувства этнической обиды, этнической неудовлетворенности, тщетного ожидания каких-либо эффективных шагов со стороны официальных структур РФ в признании трагедии адыгского народа. Выше коллеги уже обратили внимание на эту проблему. Каким образом артикулируется «дискурс жертвы» в турецкоязычном черкесском пространстве – тоже необходимо отдельно изучать.

Стоит обратить внимание, что эти дискурсивные структуры оперируют преимущественно этическими категориями. Во вторую очередь – политическими, юридическими и пр.

К сожалению, должного внимания к изучению этих явлений до сих пор нет. Работа антропологов, фольклористов, социологов в черкесском диаспоральном поле носит бессистемный характер, наши экспедиции не финансируются государством, все делается исключительно на общественных началах. Между тем, мы упускаем тот важный момент, когда огромная и авторитетная масса черкесской диаспоры могла быть вовлечена (эффективно и позитивно!) в социальное и культурное развитие на Северном Кавказе.

Сергей, очень заметно, что вы только начинаете свой профессиональный путь... Потому что в исторической науке по определению не может быть "достаточной изученности" какого-то явления. Новый методологический ракурс открывает новые возможности. 

Это вопрос к тем историкам и этнологам, которые работают с диаспорой. Я могу высказать, скорее, свой субъективный взгляд, который может сильно разойтись с мнением моих собеседников. Мне кажется, что проблемы глобализации и ассимиляции касаются диаспоры не в меньшей, а то и в большей степени, чем кавказские народы, проживающие на территории России.  И вопрос изучения диаспоры - это еще и вопрос сохранения внутри диаспоры этнического самосознания. Ученый-этнолог может понять, что внутри диаспоры сохранилось от традиционного кавказского менталитета, что трансформировалось под воздействием новых условий жизни, что нужно сделать для того, чтобы черкесы оставались черкесами.

Манышев Сергей

Наима Нефляшева

Пока Мадина Паштова готовит свой ответ, прошу всех участников высказаться о том, что на их взгляд может дать изучение кавказских диаспор на Ближнем Востоке для изучения исторической памяти. И как эти диаспоры методологически нужно изучать, какие исследовательские подходы необходимы? 

а разве диаспоры еще недостаточно изучены? то есть остается еще что-то такое новое и сенсационное, чего нет в работах А. Ганич по черкесской диаспоре, А, Магомеддадаева по дагестанской итд? 

Уважаемый Сергей, Ганич обстоятельно исследовал черкесскую диаспору Иордании, которая является не самой многочисленной. 

Кавказские диаспоры, по крайней мере, чеченская, продолжает пополняться, и если в Турции, Иордании и т.д. этот процесс не стольмасштабный, то в европейских странах её численность растет быстрыми темпами.