О восприятии времени и мира в средневековье - пример из армянской поэзии

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

История – далеко не основная тема этого блога, но, когда я его заводил, кое-какие публикации все же планировались. До сих пор я не делал ни одной такой, что считаю своим упущением. Несколько дней назад мне попался на глаза репринт книги 1916 года «Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней в переводах русских поэтов» под редакцией Валерия Брюсова. Прекрасное издание, вот его обложка.

Там есть стихотворение под авторством армянского богослова, философа и ученого Ованеса Ерзнкаци Плуза (Иоанна Ерзынкайского), жившего в XIII веке. В числе прочего, он автор лирического стихотворения «Ованес и Аша» о любви армянина и мусульманки, а также ряда других стихотворений. В переводе их можно прочесть по ссылке.

Но одного произведения в интернете нет. А оно, на мой вкус, самое ценное.

Гномические размышления (I-IV), в переводе Валерия Брюсова (стр. 187-188).

I

Наш мир подобен колесу, то вверх, то вниз влечет судьба;
Верх падает, и вновь ему взнестись настанет череда.
Так плотник мастерит равно и колыбели и гроба:
Приходит сей, уходит тот, а он работает всегда.

II

Язык для речи служит нам: речь праведных – что злата звон:
Бог людям дал один язык, язык у змия раздвоен.
И, у кого два языка, один – колюч, другой – червлен,
Становится сродни змее и всеми ненавидим он.

III

Подобен морю мир: сухим – остаться, переплыв, нельзя.
Как выплыл мой челнок в простор, того и не заметил я.
Вот я почти у берегов, но страшно мне подводных скал,
Чтоб вздребезги мою ладью один удар не разломал.
Но Господу я помолюсь, да ветр попутный Он пошлет,
Осветит мглу и утлый челн в благую гавань приведет.

IV

Я, все грехи свои собрав, оплакал зло прошедших лет.
Шел к небу караван, и я, сложив грехи, пошел вослед.
Но ангел мой, представь, сказал: «Куда идешь ты, дай ответ!
В Раю для тех, кто предстает – с подобным грузом, места нет!»

V

Так говорили мне цари и каждый так мудрец твердит:
«До самой смерти человек с алчбой глаза на все стремит,
И, лишь когда во гробе он и прахом взор его покрыт,
Раскаявшись он говорит: Довольно этого! я – сыт!».

Рукопись автора:

Очень интересно это описывает А. Гуревич в книге "Категории средневековой культуры". В разделе "что есть время", он пишет о колесе Фортуны как о часто употребляемом образе, основой чему является неустойчивость аграрного мира.

"Но представление о циклическом времени проявило устойчивость не только на уровне ученых теорий, но и в народной среде. Аграрное общество жило в ритме, навязанном ему естественным окружением. Как и во внешней природе, в жизни человека последовательно сменяются периоды зарождения, расцвета, зрелости, увядания и смерти, регулярно повторяющиеся из поколения в поколение. И сельскохозяйственные сезоны и сменяющиеся поколения людей - это кольца на одном и том же древе жизни. Генеалогический принцип исчисления времени придавал его восприятию антропоморфный характер, каковым было окрашено и отношение к христианству. Локальные религиозные культы, доминировавшие в языческую эпоху, но не изжитые и после христианизации (вспомним поклонение святым и реликвиям), воспроизводили мифологическое восприятие времени, сопряженное с ритуалом, празднеством, жертвоприношением.

Социальная и имущественная неустойчивость значительной части членов феодального общества, усиливавшаяся по мере развития присущих ему противоречий, увековечивала веру в судьбу. На бесчисленных рисунках изображалось колесо Фортуны; сама она в венце "повелительницы мира" восседала в центре диска, приводя его в неустанное вращение; цепляясь за колесо, поднимается ввысь полный надежд юноша; на вершине колеса торжественно водрузился на трон государь; далее стремительно низвергается человек, которого влечет за собой колесо судьбы; внизу распростерта фигура жертвы переменчивого счастья. Идея Фортуны, заимствованная средневековьем у древности, подверглась христианизации."

      67 И я: "Учитель тайн заповедных!
      Что есть Фортуна, счастье всех племен
      Держащая в когтях своих победных?"

      70 "О глупые созданья, - молвил он, -
      Какая тьма ваш разум обуяла!
      Так будь же наставленьем утолен.

      73 Тот, чья премудрость правит изначала,
      Воздвигнув тверди, создал им вождей,
      Чтоб каждой части часть своя сияла,

      76 Распространяя ровный свет лучей;
      Мирской же блеск он предал в полновластье
      Правительнице судеб, чтобы ей

      79 Перемещать, в свой час, пустое счастье
      Из рода в род и из краев в края,
      В том смертной воле возбранив участье.

      82 Народу над народом власть дая,
      Она свершает промысел свой строгий,
      И он невидим, как в траве змея.

      85 С ней не поспорит разум ваш убогий:
      Она провидит, судит и царит,
      Как в прочих царствах остальные боги.

      88 Без устали свой суд она творит:
      Нужда ее торопит ежечасно,
      И всем она недолгий миг дарит.

      91 Ее-то и поносят громогласно,
      Хотя бы подобала ей хвала,
      И распинают, и клянут напрасно.

      94 Но ей, блаженной, не слышна хула:
      Она, смеясь меж первенцев творенья,
      Крутит свой шар, блаженна и светла.

В конце 2017 года о колесе говорила Екатерина Шульман. Целиком передачу можно посмотреть здесь:

Передача вышла довольно философской, что я одобряю. После политической части идет краткий рассказ о Гегеле и о том, как он сломал колесо. То самое колесо, о котором говорит Ованес Плуз Ерзнкаци.

«Итак, классик немецкого идеализма. Поскольку его в свою очередь близко к сердцу принял Маркс, то для советских людей Гегель – это немножко то, что Аристотель был для средневековых студентов, тот, кого им в глотку запихивали в достаточной степени насильственно. Поэтому знают о нем какие-то отдельные хвосты и обрывки: «Все действительное – разумно, все разумное – действительно», «отрицание отрицания», диалектика, «мы диалектику учили не по Гегелю» и прочие дурацкие фразы в том же духе.

В чем его великое всемирно-историческое значение? Почему я называла его человеком, разомкнувшим колесо? В основе средневекового мышления была идея «колеса фортуны», то есть повторяемости. Колесо крутится, он никуда не едет. Оно просто вращается и всё. На вершине его те, кто сейчас находится в благополучном состоянии, внизу – те, кому плохо. Но обязательно произойдет круг, и те, кто вверху окажутся внизу и так до бесконечности.

Идея колеса связана, конечно, с идеей аграрного года, в котором всё повторяется и, собственно, с самой природой аграрного общества, в котором передача опыта является более важной, чем инновация. Никакой инновации толком и нету: как сеяли овес, так и сеют овес. Вот это было средневековое мышление по образцу колеса.

Разновидностью колеса является маятник. Те люди, которые считают, что вот эту однотактовую фазу они преодолели, они любят впадать в двухтактовую фазу и говорить о том, что вот маятник сначала в одну сторону улетает, потом он с той же силой он в другую возвращается. Еще эти люди любят говорить о циклах или рисовать какую-нибудь синусоиду, что вот один цикл сменяет другой, а потом опять это все повторяется.

Маятник – это тоже колесо. Он тоже не едет никуда, он только мотается туда и суда. Это двухтактовое мышление, оно не многим лучше. Это все разновидности нашего с вами любимого детерминизма. Это все религия неизменности, которая не видит самого главного – не видит она развития, трансформации, прогресса, если хотите.

Чувствуете, здесь она описывает средневековую европейскую философию, типичным представителем которой, судя по всему, был Ованес Ерзнкаци. Но далее – отрицание ее, Гегель.

Что сделал Гегель? Он взял это чертово колесо и вытянул его вверх, изобретя великую спираль. Великая спираль состоит из трех завитков: тезиса, антитезиса и синтеза. Что имеется в виду. Тезис – это нечто, что есть сейчас. Антитезис – это отрицание, то есть как бы противоположность тезису. Вот те люди, у которых в голове болтается маятник бесконечный, они вот на этом и застывают: было сначала так, потом по-другому, а теперь опять будет, как раньше было, а затем опять по-другому. Вот он так туда-сюда и ходит.

На самом деле, третий виток – это синтез. Синтез повторяет тезис, но на следующем уровне. Он как бы над ним находится, он на него чем-то похож. Поэтому те, кто опять же поглупее, они начинают говорить, что вот это то же самое, что тогда было, сто лет назад.

Вообще, хорошее правило философского мышления состоит в следующем: Если вы заметили сходство чего-нибудь с чем-нибудь, задайте себе вопрос: А в чем разница? Если вы провели историческую аналогию и говорите: «Вот в 2017 году совершенно то же самое, что и в 1917. Я читал книгу Зыгаря». Хорошо, вы молодцы, что вы книгу читали. Книга хорошая. И сходство вы отметили. Здорово. А теперь скажите себе: А чем отличается? И вот это отличающееся и будет самое главное, а сходство ваше можете после этого, поздравив себя с наблюдательностью, выкинуть, потому что это ровно то, что неважно, а важно то, что трансформируется.

Так вот синтез представляет собой объединение тезиса и антитезиса и новую сущность. Спираль уходит в бесконечность, спираль уходит в небо. Это творческое преобразование этой самой идеи колеса. За это мы все чрезвычайно благодарны философу Гегелю. Он наши горизонты расширил до бесконечности. Поэтому теперь мы смотрим на, что меняется, а не только смотрим направо, налево или вообще стоим на месте, ожидая, когда эта самая госпожа Фортуна обернется к нам своей правильной стороной».