Другое "Я" горца. Коневодство на Северном Кавказе. Продолжение.

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

География продаж кабардинских лошадей была широка – это не только соседи по Северному Кавказу (кумыки, осетины, чеченцы, ингуши и др.), но и Гру­зия, откуда они распространялись по всему Закавказью, а также в Иран и Турцию. В XVIII в. кабардинские лошади поступали на продажу в Крым, откуда их затем вывозили в Польшу, Литву, Молдавию и Венгрию. В свою очередь северокавказские хаджи, возвращающиеся из Мекки и Медины после паломничества в святые земли ислама, нередко привозили породистых арабских скакунов для улучшения местных пород. Об этом известно с XVIII века.

По свиде­тельству К. Пейсонеля, кабардинские лошади в среднем стоили в 10-13 раз дороже крымской лошади (Обычная цена лошади была в то время в Крыму 15—20 пи­астров, за черкесских лошадей платили до 200 пиастров).

Стоимость лошадей таких знаменитых подвидов ка­бардинской породы, как Шолох или Бечкан, могла колебаться в пределах от 500 до нескольких тысяч пиастров (В середине XVIII в. турецкий пиастр равнялся 75 русским копейкам), превы­шая стоимость средней крымской лошади минимум в 25 раз.

Коневодство породило целую индустрию, обслуживающую лошадей и всадников – производство предметов конской упряжи, горского мужского костюма (черкесок, бурок, папах, ноговиц), седел, плетей, пут.  Ремесленники, занимающиеся этим производством, никогда не сидели без работы, а их продукция пользовалась популярностью не только среди кавказских народов, но и среди казаков.

В XVIII в. производство седел в Кабарде было так распро­странено, что в 1788 г. кабардинские мастера получали заказы на производство 20 000 седел.

Скачки как элемент культуры коневодства и всаднической культуры можно рассматривать и как инструмент интеграции культур. Под обаянием воинской культуры Северного Кавказа оказались те, кто пришли его покорять, ‒ казаки. Тогда, когда Кавказская война была в самом разгаре, в 1860-е гг, Екатеринодаре часто устраивались скачки, собиравшие и казаков, и адыгов. Инициатором скачек был наказной атаман Кубанского казачьего войска, скачки устраивались для «развития наездничества в войске».

Высокий уровень адыгского коневодства и наезднические навыки оказали сильнейшее влияние на изменение казачьих стереотипов поведения. Казаки-черноморцы, пришедшие на Кубань моряками и пешими воинами, под влиянием черкесской среды постепенно превратились прежде всего в конных воинов, какими изначально были черкесы.  

Специфика коневодства как вида хозяйственной деятельности и образа жизни создала особую социальную категорию - табунщиков, своего рода корпоративное сообщество.

В социуме кавказских горцев табунщики - особая корпорация

Табунщики были неприхотливы и существовали относительно автономно. Отрыв от общины формировал у табунщика особый психический склад личности и систему мировосприятия. Например, абхазский этнограф и краевед первой половины ХХ века Симон Басария писал, что абхаз находит в скотоводстве не просто утилитарный смысл, а «нечто другое, отвечающее его психическим особенностям, нечто красивое, соответственно гармонизирующее общей внешней красоте».

Черкесский писатель Тембот Керашев подметил интересные детали, характеризующие табунщиков с противоположного склона Кавказского хребта: «Силу влечения  к горам трудно объяснить словами. Тут и гордость от общения с величавыми вершинами, и ощущение необыкновенной легкости в груди, и окрыленность чувств, и возвышающее над житейскими мелочами раздумья о смысле жизни».

Для табунщиков было  характерно чувство сплоченности, у них были свои объединения с четкой внутренней структурой и соподчиненностью. Табунщик отвечал за несколько задач сразу – за перемещение коней по горным пастбищам, уход за ними, охранял лошадей от конокрадов, обладал и навыками ветеринара – это были люди особого типа личности, своего рода «себе на уме». К таким общинники благоволили. Живущий в изоляции от общества, чуждый условностям, табунщик был уважаем обществом за прямой нрав.

В сознании народов Северного Кавказа существовало  и иррациональное восприятие табунщика – как человека, связанного с Другим миром, как «человека границы», «глаза и уши» общины. Он мог первым встретиться в горах с абреками, стать их посредником при переговорах с общиной и властями.

Продолжение следует...