Одиночество в Пути: абреки 3

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

 

Романтизация образа абреков в традиционном сознании горцев Кавказа – еще одно измерение темы абреков. Художественная литература, произведения кавказских авторов – Керашева, Базоркина, Амирэджиби, Кешокова и др. –  отражает представления, которые существовали в местной среде. 

Хеджрет. Рисунок второй половины XIX века. Из "Тетрадей Ибрагима Наврузова", 20-е гг. ХХ века.  Ибрагим Наврузов - основатель и первый директор Адыгейского областного музея. Из фондов Национального музея Республики Адыгея. Публикуется впервые.

Примечание. хаджиретами называли также бывших или действующих абреков.

Интересно, что в народной памяти почти не зафиксированы те сюжеты, где абреки вели бы себя не в соответствии с идеальным образом. Хотя известны и такие случаи, когда именно та община, из которой ушел абрек, становилась объектом его нападений – сожженные аулы, угнанные юноши и девушки, разоренные хозяйства были тоже на счету абреков. Юрий Ботяков в этой связи пишет, что осетинский абрек Соста «волком стал для своих и для чужих. Начал он выслеживать лучших мужей своего рода…».  

Представления, в которых абреки воспринимались как идеальные герои, заступники, покровители слабых, люди с обостренным чувством справедливости, были гораздо более устойчивы и распространены. Абрек Абдул-Керим, описанный в повести Чинского «Зелимхан», грабил только чужих и не трогал своих односельчан. Он посадил  на семь суток в коровник старшину-взяточника и обещал, что расправится с ним строже, если тот не перестанет обирать односельчан.  Об абреке Махмуде Кушхове, проживавшем в начале ХХ века в одном из аулов Адыгеи, до сих пор говорят как о справедливом человеке, который грабил богатых и раздавал добро бедным. В одной из многочисленных историй об абреке Кушхове говорится, что, спасаясь от погони, он  вынужден был отобрать лошадей у проезжающего возницы, но при первой же возможности – ведь абрек всегда верен своему слову – вернул ему лошадей. Отношения общины с абреком складывались по строго определенным канонам – в случае необходимости ему предоставляли помощь, крышу над головой и поддержку. Общественное мнение осуждало выдачу  абреков имперским властям или его кровникам.  В одном из документов 1830 г. по Кабарде есть сведения, что казачий офицер, преследовавший абрека, довел преследование до аула князя Кучмазукова, в котором скрылся всадник. Владелец аула, вопреки ожиданиям офицера, не помог ему в поимке абрека, а приказал всем жителям аула вооружиться, и сам не остался в стороне, готовый дать отпор преследователям своего гостя.  Нередко абреку помогали и местные старшины селений, предупреждая о грозящей опасности. Неслучайно имперская власть, борясь с абречеством, оказывала давление прежде всего на общину, создавая условия, при которых выдача абреков оставалась единственным преодолением конфликта.

Абрекам приписывали почти что мистическую силу, бессмертие и чуть ли не эзотерические способности.  О черкесском абреке Казбиче говорили, что  в жарких сражениях с неприятелем он даже после смерти не раз чудился черкесам на белом коне и в белой одежде. Абреки обладали не просто храбростью, они испытывали судьбу, их не брали ни выпущенные залпом пули, ни кинжал, молва приписывала им заговоренность, чуть ли не способность контактировать с потусторонними силами.  Знаменитый Дата Туташхиа уходил от погони сквозь шквал пуль  – «солдаты в него палят – только заряжать успевают. И пули все потратили, а попасть не смогли».

Однако закрытость, одиночество абрека, его отстраненность от общины  вызывали у соплеменников противоречивые чувства, даже чувство ужаса – в реальной жизни человек не хотел бы встретиться с абреками один на один.

Сегодня романтизированный образ абреков периодически переносится  на людей, преступающих закон, это своего рода компромисс между суровыми реалиями жизни и представлениями, которые присутствуют в  народной памяти. В Кошехабльском районе Адыгеи еще лет много лет  назад можно было услышать о Ципинове, уроженце этих мест, осужденном за грабежи и рекет, такую историю: один пожилой человек поймал машину,  чтобы доехать в  больницу к больной жене и по пути разговорился с водителем, рассказывая, что ему не хватает денег на лечение жены, да еще и Ципинов может ограбить. Водитель привез его к больнице, дал большую сумму денег и на прощание сказал: «Ципинов – это я».  Ходили даже слухи ( а слухи, как известно, вторая и часто самостоятельно живущая реальность, порожденная нашей жизнью и на нее же влияющая), что адвокат в своем защитном слове назвала Ципинова адыгским Робином Гудом и вообще использовала тему абречества в защите.