Дайджест онлайн-дискуссии "Роль семьи в противодействии радикализации молодежи".
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".
29 сентября на КУ состоялась онлайн –дискуссия на тему «Роль семьи в противодействии радикализации молодежи».
В дискуссии участвовали:
Екатерина Сокирянская, доктор политологии (PhD), директор Центра анализа и предотвращения конфликтов (Основной доклад).
Денис Колчин, журналист, Екатеринбург
Роза Магомедова, адвокат «Мемориала», Москва
Шамсудин Негуч, общественный деятель, Адыгея
Ольга Павлова, кандидат психологических наук, доцент кафедры этнопсихологии и психологичексих проблем поликультурного образования Московского государственного психолого-педагогического университета
Саида Сиражудинова, кандидат политических наук, президент Центр исследования глобальных вопросов современности и региональных проблем "Кавказ. Мир. Развитие". Докторант ЮРИУф РАНХиГС.
Денис Соколов, старший советник Центра стратегических и международных исследований (CSIS)
Зияутдин Увайсов, юрист-правозащитник, Махачкала
Сокирянская в начале своего доклада отметила, что «радикализация — сложный социально-психологический процесс, на который влияет множество факторов, в каждом отдельном случае складывающихся в уникальную для конкретного человека комбинацию». По ее мнению, сам по себе политический радикализм явление распространённое и некриминальное: «Тысячи людей в разных регионах России являются носителями радикальных идей - крайне левых, правых, националистических, религиозных. Однако в момент, когда человек по мотивам ненависти призывает к насилию или готов сам совершить насильственные действия, процесс вступает в криминальную фазу».
Сокирянская считает, что «взаимодействие и поддержка семей, у которых буквально перед носом разворачивается процесс вовлечения человека в вооруженную группировку, является важнейшим элементом как в профилактике радикализации, так и в процессе выхода из вооруженных группировок и дерадикализации».
Докладчик подчеркнула, что «особенно велика роль матерей, связанных с детьми особыми эмоциональными узами. Семьи, прошедшие через опыт радикализации, могут оказать неоценимую консультативную помощь другим».
Сокирянская рассказала о том, что на Северном Кавказе многие годы к семьям боевиков относились с большим подозрением и предубеждением. «В Чечне их подвергают жестким репрессиям. В разные годы в республике представители органов власти сжигали дома родственников боевиков, задерживали их без оформления, подвергали избиениям и пыткам, выселяли из сел. В Дагестане родственников людей, уехавших в Сирию, ставят на так называемый профилактический учет экстремистов, что лишает их работы в госучреждениях и создает большие сложности в повседневной жизни. Детей заносят в отдельные списки и регулярно наводят о них справки в учебных заведениях, что порой вызывает предвзятое отношение со стороны учителей».
Однако докладчик привела примеры, которые говорят о том, что, несмотря на отсутствие системной работы в деле дерадикализации и реинтеграции боевиков, в некоторых республиках есть определенные подвижки. «В Ингушетии была создана специальная комиссия, которая через местные неправительственные организации предлагают вдовам психологическую помощь, курсы профессиональных навыков, а некоторых детей из таких семей устраивают в хорошие школы. В Дагестане власти отдельных муниципалитетов также стараются направить таких ребят в гимназии, под присмотр неравнодушных педагогов. В разных республиках в школах ведут разъяснительную работу с родителями, на местных телеканалах показывают сюжеты, посвященные проблеме радикализации».
Сокирянская подчеркнула, что «на Северном Кавказе многие из тех, на чьих глазах произошла радикализация членов их семей, не обладают достаточными знаниями и пониманием проблемы. Большинство не до конца осознает причины, по которым близкие им люди попадают в экстремистские сети, не понимает психологические и интеллектуальные особенности процесса радикализации и не знает, как реагировать в таких случаях».
Докладчик привела примеры, когда родственники понимали, что их близкие собираются в Сирию, и сами боролись за них и преуспели. «Однако, - пояснила Сокирянская, - большинство не обращалось в правоохранительные органы за помощью, опасаясь применения недозволенных методов. Многие впоследствии об этом пожалели, понимая, что если бы обратились к силовикам, несмотря на возможные последствия, их близкий остался бы жив».
Сокирянская считает, что в тех случаях, когда «семьи сами пытались принимать меры репрессивного характера, это отдаляло радикализующегося родственника и играло на руку вербовщикам».
Она подчеркнула важность сохранения контакта семьи со своим близким человеком. «Все семьи, которым удалось своими силами остановить радикализацию и предотвратить вступление близкого человека в экстремистские группировки, подчеркивали важность сохранения контакта».
В заключении автор доклада рассказала об опыте дерадикализации в Саудовской Аравии, Германии, Австрии, Индонезии.
Павлова поддержала актуальность обсуждаемой проблемы: «Социально-психологические причины радикализации, роль в этом процессе семьи до сих пор не изучены. Несмотря на разные причины и пути радикализации, психологические механизмы работают "эффективно". А их анализ явно не достаточен. Необходимо выстраивать систему психологической работы в данном напралении, что и является целью создания Ассоциации психологической помощи мусульманам».
Колчин считает, что каждый случай нужно разбирать отдельно - почему радикализация стала возможна, находился ли человек в семье в это время, как можно помочь на данный момент и т.п.
Соколов также поддержал необходимость работы с семьями боевиков. «Большинство оставивших оружие бывших комбатантов сделали это при поддержки и под давлением своих семей». Соколов отметил, что « жесткий прессинг российских правоохранительных органов, направленный против членов семей комбатантов, криминализующий любые попытки «вытащить» молодых мужчин, их жен и детей из подполья, зоны военных действий в Сирии, из ИГ, из-под влияния террористических сетей приводит к тому, что даже зачатки адаптационных сетей разрушаются, как разрушаются судьбы не только комбатантов, но и членов их семей».
Роль семьи в процессе дерадикализации
Сокирянская рассказала о ситуациях, когда «радикализация происходит под влиянием другого члена семьи, уже вставшего на этот путь. Порой целые семьи радикализуются под воздействием одного своего харизматичного родственника».
Она на основании своих полевых исследований считает, что в случаях, когда «родственники начинают вступать к жесткое конфликтное взаимодействие с молодым человеком по поводу его/ ее религиозных убеждений», они часто провоцируют конфликт, что способствует отдалению молодого человека от семьи и сближению с радикальным кругом.
Абу Увайс Хутави обратил особое внимание на то, что «важно дать семьям понимание того, что является действительно радикализацией, а что является иным представлением о религиозных или политических вопросах».
Признать проблемы или «не вынести сор из избы»?
Павлова обратила внимание на механизмы, затрудняющие работу с семьями по данному вопросу, прежде всего, стыд и страх. «Здесь огромна роль общественного мнения. "Не выносить сор из избы" или попытаться решить проблему - вот в чем вопрос. На сегодняшний день он решается не в конструктивном русле".
Сокирянская привела примеры, когда некоторые люди были готовы открыто говорить о то, что с ними произошло, что они извлекли из своего опыта. «Таких людей надо привлекать, тогда и другим будет не так некомфортно говорить о своих проблемах. И опять-таки в этом деле публичность не нужна».
Роль неблагополучной семьи - неподтвержденный миф
Павлова отметила, что несмотря на разные семьи, из которых вышли люди, уехавшие в Сирию и Ирак, «их объединяет одно: нежелание замечать признаков радикализации. Такой своеобразный психологический барьер: ничего не вижу-ничего не слышу....»
Сокирянская считает, что необходимо отличать тревожные сигналы от внешней демонстрации религиозности. «Некоторым родителям кажется, что если дочка надела хиджаб, то она уже в двух шагах от терроризма. Нельзя перегибать палку. На Северном Кавказе, где много консервативных людей, не всегда просто отличить практикующего мусульманина от человека, который готовится совершить насилие. Гораздо легче это сделать в отношении неофитов. Тем важнее просветительская работа».
Негуч, рассказывая о ситуации в Адыгее, сказал, что « бОльшая часть уехавших в Сирии молодых людей была из весьма благополучных и полных семей. Так что тезис о неблагополучной семье не работает».
Сокирянская обратила внимание, что «фактор бедности не коррелирует со склонностью к радикализации. Но если бедность воспринимается под углом социальной несправедливости, неравенства, а потом конструируется в терминах порочного государства, то бедность становится фактором».
Абу Увайс Хутави отметил, что «бедность и социальная несправедливость также не влияют на радикализацию религиозную».
Магомедова считает, что «одним из факторов, послуживших радикализации, является своеобразный вызов обществу».
Сокирянская продолжила тему юношеского поиска себя, кризиса идентичности, кризиса среднего возраста. Она отметила, что «все эти кризисные состояния способствуют радикализации. Иногда люди в возрасте ближе к 40, где на них повлиял страх за совершенные в молодости грехи, решали, что без радикальных мер их искупить не удастся. А ИГИЛовец предлагает быстрый путь к искуплению всех грехов и гарантированный рай».
Что делает радикала террористом?
Павлова дала развернутую характеристику психологических ступеней "лестницы к терроризму":
«1 ступень - Депривация: это ощущение несправедливости или лишения. Люди, недовольные своей жизнью, ищут возможность бороться с несправедливостью. Стремление к правосудию, а также разочарование, если его не удается добиться. Отсутствие самореализации.
2 ступень - вымещение агрессии. Оно происходит, как правило, при межгрупповом взаимодействии и связано с тем, что лидеры групп могут направлять негативные эмоции, скапливающиеся внутри группы, за ее пределы. Нахождение врага.
3 ступень - Моральное оправдание террористических действий: несправедливо именно общество, а террористическая организация преследует благородные цели, — а не наоборот.
4 ступень - Социальная категоризация - крайне эффективный психологический процесс, приводящий к обособлению группы и дискриминации людей, находящихся вне нее. Модель «мы против них». Деление на своих и чужих.
5 ступень - Это сам террористический акт и возможность психологически дистанцироваться от жертв, пока не включились сдерживающие механизмы, ограничивающие агрессию. Формирование новой идентичности».
Колчин считает, что необходимо говорить о комплексе факторов. «Какие-то личные нюансы, месть, прессинг со стороны государства, социальные обстоятельства и другое». Он рассказал, что начал обращаться к теме российского терроризма конца 19-го - начала 20-го века и утвердился во мнении, что ничего не меняется. «Как тогда, так и сейчас идеология в радикализации - во многом лишь "упаковка". Людей толкали и толкают на террор отсутствие социальных лифтов, среда, репрессии, чувство мести. Бывает, что на определенном этапе терроризм начинает сращиваться с криминалом, и не всегда можно отличить одно от другого».
Сокирянская считает, что главный фактор- некоторый внутренний кризис. «Он может быть вызван самыми разными причинами: разочарованием в чем-то, дискриминацией, неуспешностью, отсутствием личной жизни, ощущением своей ненужности близким, травматичным опытом, травматичными личными отношениями, невозможностью реализовать себя, стремлением быть значимым, желанием статуса, стремлением доминирования итд итп.
А дальше решающим является отсутствие или неэффективность механизмов разрешения этого кризиса. В семье, в микрогруппе, в государстве. Все сталкиваются с проблемами, но обычно люди находят им какое-то решение или учатся жить со своей проблемой. А у этих людей механизмы кризис-менеджмента ломаются, они ищут выход в другом и находят вот такую альтернативу».
Что делать? «Не бизнес надо строить своему сыну, а поговорить с ним»
Участники дискуссии говорили о необходимости просвещения на раннем этапе. «Объяснение причин, рекомендации о том, какие ошибки допускать нельзя ни в коем случае. Консультативная помощь (в том числе религиозная), если процесс уже пошел. И вовлечение семей уже на позднем этапе», - считает Сокирянская.
Сиражудинова отметила, что работа с семьями далека от адресной и эффективной. «Это скорее всего формальные мероприятия без обратной связи. Но их много... Когда проводишь исследования по радикализации, в последнее время приходится сталкиваться с усталостью молодежи от этой темы, от лекций имамов и иных социальных предпринимателей».
Павлова предложила схему, по которой можно работать в нескольких направлениях:
«Во-первых, информация и просвещение во всех направлениях: причины, механизмы. проявления и т.д. Во-вторых. создание сети кризисных психологических центров, наипервейшая задача которых - вызвать доверие у населения. Это сложно, но возможно.
В-третьих, духовное развитие, именно духовное, а не религиозное. За внешней религиозностью часто не находится никакого содержания».
Колчин считает, что нужно воспитывать детей в доверительной атмосфере. «Нужно, в первую очередь, говорить о человеческом. Показывать, что все участники ситуаций, прежде всего, являются людьми, а не образами".
Негуч считает, что на радикализацию молодежи влияет общий кризис управления Северным Кавказом. Необходимо «Вернуть реальные выборы во все уровни власти, начиная с глав регионов. Создавать условия для реализации их экономических и социальных идей. Молодёжь нужно слушать и слышать. Надо заниматься реальным образованием молодёжи. Я считаю, что основным виновником радикализации нашей молодёжи являются топорные чиновники и силовики, которые не видят в них ни электорат,ни значимую часть общества».
Сокирянская продолжила, что «нужны были бы центры, где члены семьи могли бы получить консультацию специалиста по радикализации, психолога, юриста, теолога или имама. Плюс эти центры проводили бы мероприятия, трейнинги, просмотры фильмов, обсуждения. Но создание таких центров сопряжено с довольно серьезными рисками в нашем контексте».
Магомедова обратила внимание участников дискуссии на тех, которые уже отсидели свои сроки. «После окончания ограничения свободы человек по-прежнему остается в списке террористов. Надо задуматься об их трудоустройстве и учебе. И возможности снять его с этого черного списка».
Магомедова также подчеркнула, что «судебное разбирательство по делам, связанным с участием в НВФ, представляет собой пустую формальность. Вынесение оправдательного приговора исключено. Оказавшись в условиях лишения свободы, чеченцы и другие жители Северного Кавказа подвергаются жестокой дискриминации не только со стороны других осужденных и администрации пенитенциарных учреждений. Суды не принимают решений о досрочном освобождении, об отмене наказания, связанного с лишением свободы, больных людей. Чеченцы и выходцы с Северного Кавказа регулярно подвергаются унижению и оскорблениям, вплоть до серьезных избиений со стороны сотрудников ИК (исправительной колонии) без всяких оснований и при отправлении религиозных обрядов».