"Черкесские четверги" Козеты Бек. Часть первая.

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Вчера я несколько часов разговаривала с Козетой Бек. О Козете знают немногие, хотя она уже вошла, и вошла достойно, в новейшую историю черкесов. Потому что именно она, выпускница журфака МГУ, знающая арабский, будучи сотрудником арабской редакции Московского радио, начиная с 1950-х гг. каждый четверг в 21.00 выходила в эфир и вещала для черкесской диаспоры.

К ее позывным «Шъуипчыхьэ шIу! Добрый вечер! У микрофона Козета Бек» в 1950-ее гг. прислушивались черкесы и в Кфар-каме, и в Стамбуле, и в Аммане. Ее передачу любили, ждали, а вокруг радиоприемников, которые в то время были редкостью в черкесских аулах диаспоры, собирались соседи и целые семьи. Она получала от черкесов диаспоры столько писем, сколько не получала вся арабская редакция. И в каждом письме — и фото, и просьбы найти родственников, и просьбы научить адыгейскому языку, и желание приехать на родину, в СССР.

Сегодня Козете Бек более 80 лет. Беседуя с ней, я вспомнила детскую игру, в которой надо несколькими словами описать человека или явление. Так вот, Козета, безусловно,— это Достоинство и то, что черкесы называли когда-то Породой. Она очень умна, принципиальна, при случае скажет свое веское острое словцо, в свои годы следит за политикой, знает цену отношениям и словам. В ее рассказе — целая эпоха, даже слом эпох, великие и масштабные люди, как Евгений Максимович Примаков, и пугливые гномы, пытающиеся закрыть ее передачу. Я записала ее рассказ и думаю,  Вам он будет интересен.  

О себе 

Вообще-то по-черкесски меня зовут Асланкоз. Коротко - Коз. Но мальчишки в школе дразнили меня «коза-дереза», и поэтому, когда мы с девчонками в старших классах стали зачитываться «Отверженными» Гюго, я решила, что буду Козетой, в честь его знаменитой героини.  

Я родилась в Натухае. Мой прадед, Куйхаджи Бек, был офицером русской армии, а мой дед, говорили, был небедным человеком, имел мельницу. Мой отец — Хаджрахи Индрисович, умер рано, а мама, Шихансур Саиновна Харатe, была родом из а. Суворово-Черкесского, под Анапой. Адыги называли этот аул Хатрамук.

Моя мама была партийным инструктором. Она закончила Комвуз в Ростове, а потом мы перееехали в Майкоп. Я помню, что коммунисты тех лет были очень честные, правдивые, они работали круглосуточно. Когда центр Адыгейской автономной области перенесли из Краснодара в Майкоп, вся партийная элита ААО переехала в Майкоп. Они жили в двух гостиницах в Майкопе. Я помню, что в 1937 г. в течение одного дня арестовали жителей одной из этих гостиниц. Всех до единого. Моя мама умерла рано, и я осталась без родителей.

В 16 лет я поступила в двухгодичный Краснодарский государственный педагогический и учительский институт им. 15-летия ВЛКСМ, закончила физмат. Мой дядя Шихам Харате возглавлял Управление связи в Адыгее, он посоветовал мне поступить в Московский институт инженеров связи. Я поступила, но проучилась только год. Мне были не по душе эти точные науки, сопромат и другое... Я пошла работать в московскую школу, это было в 1948-1949 гг.

«До свидания, Козета Рахиевна!»  

Это была школа №421, в хулиганском районе Москвы, там еще был Завод малолитражных автомобилей им. Ленинского комсомола. В районе было много бараков, где жили рабочие со всех концов СССР. Я работала в школе старшей пионервожатой и учительницей математики в 5-6 классах. Дети меня полюбили и слушались, хотя эта школа была знаменита тем, что с детьми из этих районов учителям было трудно найти общий язык.

Я решила узнать, в каких условиях живут мои ученики и пришла в бараки. Я была в ужасе — это были огромные длинные бревенчатые сараи, где жили целыми семьями. Посредине стояла печка и длинный стол, за которым кто-то играл в карты, кто-то пил, а кто-то обедал. Дети росли вот в таких жутких условиях; конечно, они никого не слушали и не признавали. Я стала возить их в театры, на экскурсии на пароходике по Москва-реке. Однажды на экскурсии вместе с нами были суворовцы, которых не могли угомонить их воспитатели. А мои ученики вели себя очень хорошо. Просто я их очень любила, они это чувствовали, я давала им то внимание, которое они недополучали от родителей. Каждый день они провожали меня до трамвайной остановки и кричали: «До свидания, Козета Рахиевна!».

Я купила им шашки, детские игры, и на большой перемене они бежали в пионерскую комнату, чтобы успеть поиграть.

«Я написала в ЦК КПСС ..»  

Потом я заболела туберкулезом, и меня уволили из школы, так как в школе с такой болезнью работать было нельзя. И на работу меня никто не брал. А нет работы — нет и прописки. И нет прописки — никто не возьмет на работу. Меня стали выгонять и с квартиры, так как никто не хотел квартиранта, который болеет туберкулезом. Я написала в ЦК КПСС и попросила о помощи, и через 2 дня мне нашли работу, предложили несколько мест на выбор. Меня устроили в НИИ, который занимался спутниками связи, я стала инженером в отделе научной информации. Это был закрытый институт №241.

О том, как Козета Бек стала журналисткой, о работе с Евгением Примаковым, о первых письмах в Московское радио от черкесов диаспоры и о том, почему премьер-министр Иордании был заинтересован в передаче Козеты Бек — читайте дальше..