Арсений Морозов: "Мы – музло для неудачников, так и должно быть".

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

музыка Sonic Death это как будто встретились Black Sabbath и Nirvana. настоящий дух гранджа и классические хэви-металл гитарные рифы. при этом, некоторые песни это чистый панк, а некоторые наоборот, настолько сложны, что тяготеют к тяжелому прог-року.

но эти параллели не имеют никакого значения, потому что все эти определения и всю эту гитарную тяжесть обнуляет высокий, совсем не рокерский голос лидера группы Арсения Морозова (Санкт-Петербург), который сыпет философскими и околополитическими тезисами наряду с личными зарисовками. 

это самый что ни на есть нормальный инди-рок, гитарная музыка, не ориентированная на немедленный успех и коммерцию, только на чувства и мозги. но при этом, музыка Арсения это какой-то свой собственный мир, в котором далеко не всё ясно и понятно, но если ты в него попал, есть риск залипнуть на несколько дней и начать разговаривать дома цитатами из песен.

кроме Sonic Death у Морозова есть и вторая, значительно более мягкая по звучанию группа – "Арсений Креститель". в обеих он играет со своей женой Дианой (бас-гитара). я был на концерте "Крестителя" пару лет назад, умудрился даже заселфиться с Арсением. оказался перед сценой единственным старпером в толпе московских тинейджеров, прыгающих друг у друга на головах. едва унёс ноги, но был счастлив. 

когда я вдруг получил сообщение от Арсения, что типа они с Дианой во Владикавказе, я не поверил. но в тот же день мы встретились с ними в одном из городских кафе. Они заказали себе кофе с десертом, а я крепкое пиво и мы долго болтали, прежде чем мне пришла в голову идея записать это в форме интервью. 

из-за всякой ерунды мы сильно затянули с публикацией, хотя сама встреча и запись случилась еще в конце февраля 2020 года. это были последние дни того счастливого времени, когда коронавирус и поправки в Конституцию еще не пленили окончательно разум жителей нашей страны. 

(на фестивале Motherland с Арсением Морозовым. 21 июля 2018 года)

Алан: Что вы вообще делаете в Осетии?

Диана: Мы приехали на похороны моей бабушки. Она в Гизели жила[1].

Алан: Мои соболезнования… Так твоя бабушка из Гизели?

Диана: Да, моя мама осетинка, Коцоева. Хоть я и родилась в Москве, но значимую часть детства провела здесь.

Алан: Сколько времени ты прожила в Осетии?

Диана: Сложно сказать… В Гизеле я пошла в первый класс, но из-за схода ледника[2] меня перевели в Москву, потом снова третий и четвертый класс в гизельской школе, затем пару лет опять в Москве, потом пару лет в Гизелии и закончила школу в Москве.

Алан: Так ты хорошо говоришь по-осетински?

Диана: Да, свободно.

(Диана Морозова. Фото - The Village)

Алан: Арсений, а ты первый раз на Кавказе?

Арсений: Нет, мы тут были уже два года назад.

Алан: И какие у тебя ощущения от этих двух поездок в Осетию?

Арсений: Очень свежий воздух, горы везде, это по-кайфу, вкусная кухня.

Алан: А что ты знаешь о культурной жизни на Кавказе?

Арсений: Я знаю группу UNKLE KRIST[3], знаю Демна Гвасалия, но он из Грузии. Очень клевый модельер, он использует эстетику Кавказа 90-х.

Алан: А если всё же о Северном Кавказа?

Арсений: (задумывается) Знаю, что это очень гордый народ.

Алан: Который из?

Арсений: Осетинский.

Алан: Почему ты так считаешь?

Арсений: Ну так говорят, ну и тут не принято показывать чувства, надо сдерживать себя, надо правильно себя вести. И на похоронах, что я видел, когда всё по какому-то закону происходит… Я там стоял сначала среди женщин на крыльце, просто потому что мы так зашли в дом. Диана ушла к гробу, а я стоял на крыльце. И я даже не думал, что я среди женщин стою, а потом ко мне подошли и попросили переместиться в другое место. Это же надо знать всё. А я смотрю на эти взаимодействия людей, как на книгу, язык которой я не знаю.

Алан: Тебе это интересно?

Арсений: Да, мне интересно всё, где есть идентичность.

Алан: Как люди на похоронах реагировали на твои серьги?

Арсений: Все спрашивали, практически каждый. Спрашивали что за надпись на лице и что за серёжка и кольцо в носу…

Диана: Ингода даже в пассивно-агрессивной форме.

Арсений: Да, но я её не воспринимал такой. И дома могли возникать такие вопросы, ну или раньше были. То есть, я понимаю, что эти вопросы могут быть, и я их не воспринимаю как агрессивные. Я их воспринимал как заинтересованность.

Алан: И что ты отвечал?

Арсений: Я говорил, что серьги для красоты, а надпись в честь альбома[4]. И это, кстати, воспринимали лучше всего - в этом есть суеверный момент, типа ты записал первый альбом и написал на себе его название, чтобы он был удачным. Это объяснение воспринималось вообще «на ура».

(обложка первого альбома "Арсения Креститель" – "31")

Диана: Ну моя мама, считала какую-то пассивную агрессию и вступила в открытый конфликт.

Арсений: Ну мне говорили, что если тебе тут начинают намекать «где твои дети» и всё такое, это уже значит, что это не… (задумывается) Как это слово на осетинском? Типа это «не комильфо».

Диана: Уаждан[5].

Арсений: Да, что это не уаждан.

Алан: Спрашивали почему вы женаты и без детей?

Арсений: Да, часто. Но я отношусь к этому… Вот мы приезжали два года назад на свадьбу, там накрыли большой шатёр между улицами, и я вообще охренел, когда это увидел. Я как будто оказался в «Кустурице» или еще где-то.  Понятно, что я как чужак находился в каком-то пузыре, когда меня даже старались не замечать, хотя понимаю, что все заметили, но я пользовался этим пузырем - смотрел на всё и был очень поражен.

Алан: Как ты думаешь, почему невозможен концерт твоей группы на Кавказе? Почему никто не придет?

Арсений: Потому что это будет не очень понятно, мне кажется. Надо долго объяснять в чем прикол. Нет мне кажется здесь такой культуры, ходить на что-то подобное.

Алан: Но у тебя обычный рок-концерт…

Арсений: А тут рок-концерты проходят?

Алан: Конечно.

Арсений: И кто приезжает?

Алан: Обычно Nazareth, сейчас UDO должен приехать.

Арсений: Ну вот…

Диана: На Кавказе другой стиль жизни в принципе, а инди-музыка это отчасти как лайф стайл. Не придут, потому что здесь совсем другое восприятие музыки, артистов…

Алан: Я был однажды на вашем концерте, это самый обычный рок-концерт. Там был этот… как называется, когда все толкаются перед сценой?

Арсений: Слэм.

Алан: Слэм, да.

Арсений: А здесь делают концерты со слэмом?

Алан: Здесь недавно даже был концерт со стейдж-дайвингом[6].

Арсений: Прикольно, значит надо просто найти организатора.

Алан: То есть, ты не против?

Арсений: Конечно, нет. Я за любой движ. Главное, чтобы там не было странного ощущения, когда в зале меньше людей, чем на сцене. А так, мы конечно «за».

Алан: Где ты был во Владикавказе, что видел?

Арсений: Был на барахолке, видел свастоны. Они были заклеены правда красным кружком. Хотел купить, но не стал. У меня родители блокадники.

Алан: А зачем ты их хотел купить?

Диана: Потому что нельзя. «Нельзя» ведь заставляет хотеть.

Арсений: Да, но тут такая тема, что в итоге ты понимаешь, что твое желание освободиться от вот этого родительского «нельзя», на самом деле тебе оно и не нужно.

Вот в чем прикол. Я прекрасно понимаю что стоит за этой свастикой – идея уничтожения всех мне подобных, и превращения всех в рабов, и мне перестает казаться это прикольным. Я не могу через это перешагнуть ради какой-то эстетики. И нет никакой возможности к этому подойти, потому что как ни крути, это был враг всего человеческого, «фашистские захватчики» и всё вот это, что пишут в книгах. И мои попытки борьбы с этими идеологическими клише, они не имеют ничего общего с тем, чем сталкиваюсь в реальности.

Алан: У тебя недавно вышел новый альбом, как раньше говорили «концептуальный». Может быть, самый мрачный альбом Sonic Death. Он называется «Русская готика». Почему такой выбор темы для идеи альбома?

(обложка альбома Sonic Death "Русская готика")

Арсений: Сейчас в новостной повестке и в разговорах с людьми вообще, всё представляется не очень веселым. Поэтому, он немного мрачный. Главный посыл там, мне кажется, в том, что ты можешь посадить революционера, но не посадишь революцию. Можешь выпить кровь милиционера, но она у него такая же грустная[7]. В общем, он о том, что даже если возникнут две явные противоборствующие политические стороны, на самом деле это один хрен. Как грустен какой-нибудь оппозиционер, который никак не может собрать множество сторонников, объединить всю оппозицию и выдвинуться на улицу, так грустен и один президент, который сидит за стенами, и общая человеческая экзистенциальная хрень у них одна. И это часто не видно, когда ты внутри этих движений и занят выяснениями типа: «Эти враги, те враги»… Вот это главное, мне кажется.

Алан: В твоих текстах очень много отсылок к сегодняшней политической повестке.

Арсений: Ну я много «Эхо Москвы» слушаю. Вернее, слушал на тот момент. Я его слушаю с 2008 года, и самое интересное то, что там с тех пор говорит Шендерович (смееется). То есть, он уже порядка 20 лет говорит одно и то же, и мейнстримом среди молодежи это становится только сейчас. Я не могу засыпать в тишине, и я помню как в 2008 году я засыпал под «Эхо Москвы», и там «Марш несогласных», так вот у них повестка не поменялась с тех пор. Просто тогда это было для меня отдушиной, вся эта оппозиционная тема, а сейчас это мейнстрим среди молодежи, и мне сейчас уже не интересно апеллировать к этому, потому что всё вокруг в этом.

Алан: У тебя есть фраза «Я не хожу на уличные акции, я понял кто здесь власть», она об этом?[8]

Арсений: Типа того.

Алан: Ну ты ходишь на уличные акции?

Арсений: Нет, потому что сейчас туда ходят все, это не прикольно уже. Это как Юрий Дудь, как телевизор, как общее место.

Вопрос: Ты смотришь фильмы Дудя?

Арсений: Не всегда. В последнее время перестал смотреть.

Вопрос: О Беслане смотрел?

Арсений: Да, конечно. То есть, я считаю неплохо, что общество просыпается, это хорошо, но мы, как какие-то там искатели интеллектуальных изысков (смеется), там нам уже ловить нечего. Там всё слишком очевидно, нам в другую сторону.

Алан: Но ты говоришь с точки зрения творческого человека, а как гражданин?

Арсений: (Задумывается) Я на самом деле хрен знает где моя гражданственность, а где я ее надумал. Вот мы съездили в Прагу, еще куда-то, и я сразу начал искать свои польские корни, чтобы получить паспорт поляка. И где здесь то, что тебя действительно позвала восточно-европейскую кровь, а где информационная шелуха и наслоение? Я пытаюсь обстрагироваться от информационной шелухи, хотя, она может быть даже очень привлекательна, чтобы не пропустить суть. Поэтому, я не знаю какой я гражданин, потому что на выборы я хожу иногда и голосую за оппозиционных кандидатов, делаю типа как надо, но последний раз мне понравилась фраза о том, что достаточно кивнуть перед телевизором, если вы за Путина. И я бы с радостью кивнул, потому что это прикольно (смеется).

Диана: Да, политика достигла такой абсурдности, которую невозможно не замечать. То есть, ты уже автоматически против, это самом собой, об этом можно и не говорить.

Диана: То есть, ты считаешь, что Путин это прикольно?

Арсений: Нет, я считаю, что всё в таком абсурде, что достаточно кивнуть перед телевизором, если ты за власть. В Америке этого не поймут. Это абсурд, но это наш абсурд. Это абсурд, но это наш абсурд. В этом есть колорит, колорит действительности. Я не говорю, что Путин это круто, большую часть жизни я расстраивался по этому поводу. Но недавно появилась эта фраза, что ты будешь вспоминать любую власть, при которой ты был молодым. И я даже Диане говорил, что я уже скучаю по Путину, потому что для меня он уже закончился. Это уже прошло. Мы сейчас живем в стопудов переходную эпоху. А через несколько лет мы будем жить в совершенно другое время. Мы начнем всё сначала, опять всё будем перестраивать. А Путин уже закончился и мне это не интересно. А вот именно супе-политическое искусство, именно заточенное на политике, типа Pussy Riot, ну я не знаю насколько это именно искусство. Потому что искусство оно всегда «просто так». У него нет цели. Где-то читал, чтоискусство определяется тем, что оно не может ответить на вопрос «зачем». А политическое искусство оно для поддержки политических идей. Когда всё понятно, это уже не искусство, на мой взгляд.

Диана: Да, политика достигла такой абсурдности, которую невозможно не замечать. То есть, ты уже автоматически против, это самом собой, об этом можно и не говорить. Бывало, что я не могла уснуть и думала о том, что будет завтра и будет ли оно вообще. Мне бывает страшно и я часто не могу уснуть. То есть, эта точка она не абстрактна, она сильно ощущается.

Арсений: Ну при этом мысли об эмиграции…

Диана: Ну ты типа любишь Россию и страдаешь.

Арсений: Я бы причем не сказал, что я сильно люблю, но я понимаю, что «где родился, там и пригодился». То есть, на пенсии было бы прекрасно жить в какой-нибудь прекрасной стране, потому что не обязательно уже что-то делать, ты живешь чисто как овощ. Ходишь, гуляешь, тебе не надо ничего производить, ты потребляешь. Но раз так вышло, что мы что-то производим что-то в интеллектуальной, околоинтеллектуальной сфере, то нет смысла перестраиваться на другой физиологический лад, куда-то переезжать, потому что всё равно ты будешь связан с русскоязычной движухой. Вот мы ездили в Прагу, и там были все русскоязычные, и я подумал: «а мы не играем тупо для эмигрантов»? Потому что играть для эмигрантов это не кул. Но отчасти так и есть, пусть даже эти эмигранты там молодые и хипстерские, но они эмигранты. И поэтому я вообще не рвусь за бугор в плане музла, потому что я понимаю, что там этого куча, а где-нибудь в Костроме этого совсем нет. И лучше нам ездить в Кострому, чем пытаться рвать жопу и делать какие-то евротуры странные чисто ради того, что это Европа. Европа это круто, безусловно, ты чувствуешь себя там человеком, там даже (понижает голос) цены в магазинах ниже (смех). Ну были бы мы программистами какими-нибудь, тогда ок, но мы занимаемся очень специфической темой, связанной с культурой, языком, и тут ты привязан. То есть, лучше если ты будешь жить там, от чьего лица ты пытаешься вещать. Я не могу сказать, что очень люблю все эти заплеванные дворы, грязь и плохую погоду, нет конечно, это отстой, но я пытаюсь это эстетезировать, я с этим работаю, это мой материал.

Алан: Давай о музыке, наконец. Твой последний альбом очень гранджевый по духу. Вчера, кстати, был день рождения Курта Кобейна, кажется ему должно было исполниться 57 лет.

Арсений: 53.

Алан: Как ты думаешь, почему грандж стал таким популярным в России, что даже телеканал «Культура», где редко идут дальше академического джаза, поздравлял Кобейна с юбилеем? Откуда такой культ? Почему, например, английский брит-поп не прижился в России?

Диана: Помимо российской темы, связанной с вечными переживаниями, что читается в литературе, есть еще и советская тема, где большинство песен грустные. Та же песня «Ландыши» осуждалась деятелями культуры, критиками из-за своей легкомысленности. Нечто позитивное считается пустозвонством. Оно пустое в каком-то русском понимании. Поэтому лучше приживаются экзистенциальные мотивы, когда есть рефлексия и надрыв.

Арсений: Действительно, в России если есть гитарный перегруз, «жирные» барики[9], все орут, значит это рок. Очень понятная контрастная тема. А брит-поп это музыка футбольных хулиганов, просто немного стиляг. Она совершенно не женоподобная. А у нас лидером брит-попа был Лагутенко, и преподносилось это как «рокапопс». Типа наш ответ «говнороку», «Чайфу» и прочему року с гармошкой. Российский брит-поп был очень качественный и максимально не маскулинный, хотя Oasis такие мужланы, и даже The Smiths слушают футбольные фанаты, не смотря на ориентацию Моррисси. А у нас когда была мода на брит-поп, группы типа «Мультфильмы», ранний «Сплин», «Муммий тролль», та же Земфира, у всех у них была задача делать не душевную музыку, а качественную. А брит-поп это душевная музыка. А у нас за душевную музыку отвечали «Трасса Е-95» и вот эти все ребята. Поэтому у нас не случилось развития брит-попа, хотя весь набор там есть. Но музыкой футбольных болельщиков брит-поп у нас не стал, хотя мог бы стать. А грандж понятен в России, но при этом у нас нет такой большой гранджевой группы, каким был «Муммий тролль» в роли лидеров российского брит-попа.

Алан: Что интересного происходит сейчас на инди-сцене в России?

Арсений: Инди-сцена, если ее так условно назвать, то это около десятка русскоязычных групп, которые развились за последние лет пять и сейчас постепенно подходят к естественному кризису. Через год-полтора наверно начнется какая-то смысловая, типа семантическая переоценка многими группами своего места, и вот это будет уже интересно. Когда все наиграются в большие и не большие залы, во всю эту фигню, в модность – модность, кто-то распадется… И тогда начнется самое интересное. Хочется верить, что 20-е это будет «золотой век» для российского инди-музла.

Алан: Когда я был на твоем концерте полтора года назад на фестивале Motherland, я был немного шокирован тем, на какой сцене вы играли, потому что сцены по сути и не было. Какой-то закуток в прихожей с ужасным фоном. Другие группы выступали на соседних площадках на приличных сценах побольше. И мне показалось, вас куда-то задвинули подальше.

Арсений: Там было жарковато, я помню. Но в принципе, то как ты это видел, это и есть как выглядит инди-музыка (смеется). Это то место, которое она занимает, я имею в виду настоящая инди-музыка, за которую мы жестко топим, а не все эти там, которые на больших сценах.

Алан: Да, но Motherland это в целом фестиваль инди-музыки.

Арсений: Да, со стороны кажется, что нет разницы между нами и многими другими, но на самом деле эта разница ужасная и просто огромная. Хотя бы в том, что у них у всех есть менеджер.

Алан: У вас его нет?

Арсений: Нет, мы сами все делаем вообще. В последнее время вплоть до афиш. Недавно сделал двадцать с хреном афиш, примитивно, конечно, но всё же... Вот сейчас поедем в тур, Диана с барабанщиком будут меняться за рулем. Мы – жесткий DIY[10]. И не сказать, что это из цели экономии, у нас так сложилось естественным образом, у всех остальных наоборот. У них менеджеры, таргет-менеджеры, может даже стилисты. Все серьезно хотят встроиться в машину, в какую-то институцию, выйти на большую сцену и вся фигня. Для меня это дико, потому что для меня музыка всегда была вопреки. Вопреки телеку, вопреки чему-то большому. Я всегда хотел заниматься маленькой музыкой. Вылезать из штанов, чтобы выступать в большом зале это глупо. А кто-то туда изначально нацелен, большинство групп хотят именно туда.

Алан: А можете вы, как группа, которая, как ты говоришь, занимается «маленькой музыкой», зарабатывать на жизнь? Или вы параллельно таксуете?

Арсений: Мы больше нигде не работаем, но мы и не шикуем. Мы живем ровно точно также, как если бы мы где-нибудь работали. Просто мы занимаемся двумя группами и у нас нет времени больше практически ни на что. Количество потраченных сил и времени оно пропорционально... ты можешь существовать, можешь куда-нибудь поехать.

Алан: Тебе кажется эта ситуация справедливой?

Арсений: Да, мы музыкальный средний класс и это охрененно, все должны к этому стремиться. Везде, где есть что-то большее, есть элемент торговли, рекламы или пиара, а для меня синоним обмана. Для меня всегда было клёво, когда кто-нибудь из музыкантов говорил, что он типа съездил в Париж на концерт Тай Сигалла и общался с ним, или там когда группа идет и после концерта продаёт свой мерч. Это андерграунд. Нам не надо стремиться до фига заработать, чтобы что-то показать. Мы уже показываем тем, что мы здесь. И тот, кто в теме, тот приходит, а те, кто не в теме, они просто не знают. И это я считаю круче, чем когда о тебе знают все и все придут. Я понимаю, что это подход не современный, потому что молодежь выросла, которая считает, что чем больше, тем лучше, но поживём – увидим.

Алан: Это наверно возможно только в Москве.

Арсений: Ну, по кусочкам это наверно возможно везде.

Алан: А что вообще происходит в провинциях? Вы много гастролируете по стране, расскажи.

Арсений: Всё примерно то же самое, но на маленьком уровне. Есть молодежь с горящими глазами. Якутский панк происходит, очень по кайфу. Там свой движ, он прекрасен и очень вдохновляет. Джон Сеня MC в Екатеринбурге, тоже. А так, движ в маленьких городах это когда мы приезжаем и приходят 50 каких-нибудь школьников-лузеров, потому что они больше никуда не смогут пойти, потому что их везде побьют. И мы типа для них отдушина. Мы – музло для неудачников, так и должно быть.

Алан: Сейчас везде рэп, ты замечаешь?

Арсений: Условно говоря да, но уже всё. Официально уже все признали, что рэп умер, закончился. Но последние десятилетия он безусловно правил.

Алан: Ты знаешь Miyagi?

Арсений: Нет.

Диана: Это который «Медузу» поёт?

Алан: Нет, это Матранг. Они собственно оба из Осетии.

Диана: Я читала как-то, про осетинских рэперов пишут, они типа не матерятся, их можно включать родителям.

Алан: А я смотрю вы не пьёте пиво, да? Вы вообще алкоголь не употребляете?

Диана: Это не прикольно, вредно, рак и всё такое. Да и я довольна своей жизнью без алкоголя.

Арсений: Ну да, самое сложное было то, что связано с концертами, но оказалось, что нет никакой разницы. Это всё культурные движения какие-то. И то, что алкоголизм Советского Союза постепенно перетёк в пьянство 90-х, потом в выпивание в нулевых и в не пойми что крафтовое в десятых. Сейчас мне кажется, что с мобилой не обязательно вообще пить, потому что привязанность к виртуальному миру вполне серьезная. Ну и плюс у меня аллергия на алкоголь.

Алан: То есть, раньше ты пил?

Арсений: Да, много, у меня отец алкоголик, но я бросил, почти в один день.

Алан: Ты вот так взял себя в руки, проявил силу воли?

Арсений: Я женился, поменял образ жизни. Мы на йогу ходим иногда. То есть, оказалось, что совсем не обязательно это делать. Казалось бы, клубы и бары вокруг, но нет. К тому же, я достаточно увлекающийся человек и мне сложно остановиться, поэтому лучше не делать что-то такое. Я не могу «чуть-чуть».

Алан: Это про твое отношение к музыке тоже можно сказать?

Арсений: Да, конечно.

Алан: Какими-нибудь планами поделишься творческими?

Арсений: Ну мы вот делаем еще один альбом Sonic Death, он наполовину готов. И попробуем в этом году еще один альбом «Крестилы» сделать.

Алан: Как ты думаешь, мог бы Кавказ стать интеллектуальным материалом для какой-нибудь твоей работы? 

Арсений: Вау… (задумывается) Короче, я считаю, мы и российская часть Кавказа находимся в одной теме, и решаем примерно одни и те же вопросы выхода из своего

«средневековья». Выхода к чему-то цивилизованному, но при этом, желательно, не совсем всё распродав на Запад, грубо говоря. И тут я не вижу особо сильной разницы. Колорит мне нравится, но надо с этим больше работать. Знаешь как у многих английских прог-групп есть «египетский» альбом, типа как у Iron Maiden. В этом смысле делать «кавказский» альбом в какой-то период было бы интересным.

Алан: Большое спасибо за интервью и за то, что написали мне, пока были здесь. Как искренний фанат вашей музыки, желаю и удачи и жду новых альбомов!

(Арсений и Диана во Владикавказе)