Станислав Кесаев: слова к делу не пришиваются
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".
В Беслане говорят так: если бы осталось три трупа, нам бы сказали, что террористов и было всего трое.
Руководитель республиканской парламентской комиссии по расследованию обстоятельств теракта Станислав Кесаев - единственный из всех официальных лиц, задействованных в расследовании, озвучил эту цифру - пятьдесят террористов. Была на то объективная необходимость. Комиссия из Москвы уедет, а Кесаеву здесь жить и этим людям в глаза смотреть.
- Станислав Магометович, некоторое время назад вы сделали заявление о том, что боевиков было больше, чем 32.
- Да, по показаниям свидетелей.
- Пускай по показаниям свидетелей. Вы, председатель республиканской комиссии по расследованию, готовы повторить это заявление?
- Да, я готов. Некоторые несуразицы и нестыковки позволяют мне сомневаться в том, что их было 32. Среди трупов есть много таких, которые не опознали люди, находившиеся в спортзале. И нет похожих на тех, кого они там вроде бы видели. Многие говорят, что был человек со шрамом через все горло. А среди трупов его нет. Звучат высказывания, позволяющие предполагать, что кто-то ушел.
- Координируя свои действия с московской комиссией, вы сообщаете ей о своих соображениях?
- Конечно, точно так же, как и они нам.
- Но официальной остается цифра "тридцать два". Почему до сих пор не следует реакция на ваши заявления?
- Как не следует? Скажем, по нашей настоятельной просьбе представители Генпрокуратуры встретились с гражданами. Попытались выяснить личность того неопознанного ребенка (Судя по показаниям жителя Беслана Владимира Кисиева, в Ростовской лаборатории неверно идентифицировано тело его собственного внука), прояснили ряд других вопросов. Решено, например, проверить еще раз, было оружие в актовом зале или нет.
- Станислав Магометович, на последней встрече с жителями Беслана прозвучало: ваши заявления мы примем к сведению, но фактического подтверждения ваших слов нет. Что мы можем назвать фактическим подтверждением?
- Вот, допустим, учительница одна говорит, что видела, как боевики цепочкой к школе шли. И когда ее спрашиваешь: так сколько их было, она говорит: не меньше пятидесяти. Почему? Говорит: у меня как у учителя глаз наметан, и я приблизительно могу судить. Это не фактическая информация, это сомнения.
- Но что же все-таки может быть подтверждением того, что террористы ушли? Слова свидетелей, как я понимаю, доказательством не служат.
- Слова к делу не пришиваются, понимаете.
- В данном случае это свидетельства.
- Да, это просто свидетельства. Я прошу вас записать и обратить внимание на один момент. Я не могу понять, для чего муссируется проблема количества боевиков. Ведь формулировка, которая есть на сегодняшний день у Генпрокуратуры и у комиссий, звучит так: "По состоянию на сегодняшний день исходим из того, что их было 32". Фактических доказательств иного нет. Но это не говорит о том, что их действительно было только 32, потому что есть сомнения. Что нам дает цифра? Для погибших она уже ничего не значит. Если мы думаем о будущем, тогда стоит засомневаться и искать пособников. Кто пособник? Где он находился в то время - где-то далеко или, наоборот, в толпе? Нельзя допустить, чтобы все это повторилось.
- И все-таки эта цифра сейчас существенна для следствия?
- Нет-нет, она несущественна. Она существенна для установления истины вообще. А следствие - оно работает в каком направлении? По факту терроризма. Столько-то пришло, столько-то совершило. Но для уголовного дела сама цифра несущественна. Для уголовного дела факт имеет значение.
Следствие работает по фактам. Есть факт террористического акта. Кто к нему причастен? Они пошли по такому пути: причастны те, чьи трупы обнаружены.
- Те, что ушли, - мы их в расчет не принимаем?
- Они их не принимают в расчет. А мы про них думаем.
Ольга Боброва
Опубликовано 27 января 2005 года