Двухпартийная система в западном стиле, а не "управляемая демократия" - единственная надежда Грузии
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".
7 апреля 2004 года. Николас Гвоздев (Nikolas Gvosdev) в появившейся на прошлой неделе на страницах "In the National Interest" статье ближе, чем большинство аналитиков, подошел к правде о событиях в Грузии после "революции роз" в ноябре прошлого года. Он совершенно правильно утверждает, что сегодня "политические процессы в Грузии и в России, кажется, развиваются в тандеме". Однако, если принять во внимание бурную историю этой страны после обретения независимости, ее политическую культуру и традиции, получается, что "управляемая демократия" в российском стиле, которую предлагает Грузии Гвоздев, не является жизнеспособной альтернативой. Скорее, Грузия может делать выбор единственно между подлинной демократией и авторитаризмом. По этой причине предложение "судить (о президенте Михаиле Саакашвили) по результатам" является опасной авантюрой. Вместо этого необходимо приложить все силы к тому, чтобы подлинная демократия развивалась в Грузии не со временем, а прямо сейчас.
В конце своей статьи Гвоздев пишет, что Грузия при Шеварднадзе очень напоминала Россию при Ельцине - плюралистическую, но неэффективную. Да, действительно, режим Шеварднадзе был неэффективным, коррумпированным и разрушительным. Однако, без поддержки со стороны Шеварднадзе Грузия в 2003 году уже обладала пятью характеристиками, необходимыми для жизнеспособной демократии, чем весьма существенно отличалась от России при Ельцине.
Во-первых, Грузия имела квазисбалансированную конституционную основу с законодательной властью, которая действовала как реальная сдержка исполнительной власти. Это делало возможным развитие других государственных институтов (например, Верховного суда), которые отвечали полулиберальным демократическим нормам.
Во-вторых, Грузия имела плюралистическое, диверсифицированное деловое сообщество, которое государство не контролировало. Более того, если бизнесмены и не были свободными от коррупции (они действительно избегали уплаты налогов, потому что, если бы они их платили в полном объеме, то это привело бы их к банкротству), то, в отличие от своих российских коллег, предприниматели в Грузии не строили свои компании за счет правительства или дешевой приватизации дорогостоящей государственной собственности. Как результат, деловое сообщество почти ничем не было обязано режиму Шеварднадзе и могло активно поддерживать оппозиционные политические силы. Эта поддержка сыграла решающую роль в развале в 2001 году "Союза граждан Грузии" (партии, в которой состояли Шеварднадзе, Саакашвили и нынешний премьер-министр Зураб Жвания).
В-третьих, к 2003 году Грузия имела ряд полудемократических политических партий с соперничающими философскими представлениями; начинались идеологические дебаты между левыми и правыми, как и в большинстве демократических государств. "Национальное движение" Саакашвили победило в ноябре прошлого года именно в силу того, что ему удалось донести до грузинской бедноты популистское и левацкое послание своего лидера лучше, чем это могли сделать силы, ориентировавшиеся больше на средний класс.
В-четвертых, средства массовой информации (СМИ) в Грузии в прошлом были в основном независимыми и плюралистическими. Это правда, что телевизионные каналы зачастую выражали взгляды своих владельцев, как это бывало с печатными органами в Соединенных Штатах в 1920-1930-е годы. Однако, поскольку ряд известных телевизионных сетей поддерживали разные политические группировки, были возможны реальные политические дебаты. Интересно отметить, что Шеварднадзе оставил в покое частные СМИ, сохранив за собой контроль лишь над государственной телевизионной сетью.
В-пятых, в Грузии было влиятельное гражданское общество (в узком понимании). Западные аналитики считали, что сообщество неправительственных организаций было наиболее развитым из демократических институтов Грузии. В действительности, оно было куда более слабым, чем полагали многие, потому что в него входили организации, целиком зависящие от поддержки иностранных доноров, а не своих членов, как обстоит дело с могущественными неправительственными организациями на Западе. Таким образом, способность гражданского общества влиять на политический процесс зависела от персональных отношений между лидерами неправительственных организаций, политиками и журналистами, а не от активности широких масс.
Признание этих демократических достижений не означает игнорирования огромной проблемы и стагнации, которую олицетворял режим Шеварднадзе. Демократические характеристики Грузии существовали не благодаря, а вопреки Шеварднадзе, который совершенно не сумел воспользоваться уникальными возможностями последнего десятилетия для осуществления подлинных реформ и введения хорошего управления. Однако, поскольку эти характеристики существовали, Грузия, в отличие от России в конце правления Ельцина, обладала потенциалом для того, чтобы к моменту завершения президентского срока Шеварднадзе в начале 2005 года стать первой страной консолидированной демократии среди недавно ставших независимыми стран.
Администрация Буша-младшего (George W. Bush) в 2003 году была готова пожертвовать политическим престижем - главным примером чего является визит в Тбилиси Джима Бейкера (Jim Baker) - и финансовыми ресурсами ради продвижения демократии в Грузии именно потому, что она видела этот потенциал. Передача конституционным, демократическим путем власти в Грузии молодому поколению лидеров, о которой вел речь Буш-младший в своих письмах к Шеварднадзе в 2002-2003 годах, была возможной даже после жульнических выборов в ноябре прошлого года, потому что их исход дал демократическим силам сильные позиции в новом парламенте. После народных выступлений из-за мошенничества в ноябре исчезли всякие сомнения насчет того, что Шеварднадзе попытается остаться во власти после истечения своего срока. Как результат, ряд демократических кандидатов, в том числе Саакашвили, могли бы соперничать в честных в основном президентских выборах, давая гражданам реальную возможность выбирать. Переход власти посредством подобных выборов стал бы важным шагом по пути к демократической консолидации, чем-то вроде того, что произошло в Тайване десятилетие назад.
"Революция роз" погубила шансы на подобное пошаговое развитие демократической политической культуры и свободных институтов. Принимая во внимание тот факт, что это был уже второй за десять с небольшим последних лет случай, когда грузинскому президенту не дали доработать его определенный конституцией срок, революция установила прецедент: если организованной и хорошо руководимой группе не нравится президент, она может игнорировать закон, вывести народ на улицы и свергнуть его. По этой причине, в отличие от большинства грузин, я рассматриваю события ноября прошлого года не как триумф свободы, но как пример власти толпы: революция была неконституционным, пусть даже и популярным переворотом политиков, которых на выборах поддерживала всего треть населения страны. (Согласно данным параллельного подсчета голосов на выборах 2 ноября 2003 года, который считается более точным, чем официальные результаты, "Национальное движение" Саакашвили получило 26,60%, тогда как демократы Жвания получили 10,15%; в целом это составило немногим более 1/3, или 35,75% голосов избирателей.)
Как следствие этой революции, демократическим характеристикам Грузии, о которых шла речь выше, а также и возможности демократической консолидации был нанесен урон. Конституция была изменена в соответствии с российской авторитарной моделью. Так называемая антикоррупционная кампания напугала не преступавших закон бизнесменов, вынудив их потихоньку поддержать Саакашвили, несмотря на серьезную озабоченность его политикой (которая на самом деле не пытается устранить истинных причин коррупции, таких, как чрезмерное налогообложение и регулирование предпринимательской деятельности). После революции стало больше самоцензуры в частных телевизионных сетях, чем было на государственном телевидении при Шеварднадзе, ибо владельцы телевизионных каналов так же сильно напуганы, как и другие бизнесмены (хотя после выборов 28 марта цензура стала менее жесткой). Наконец, гражданское общество оказалось ослабленным: те лидеры неправительственных организаций, которые опасались, что революция может повредить демократическому процессу, отчасти получили подтверждение своей правоты, в то время как группа поддержки новой власти не сумела разъяснить народу, почему те лидеры, которых они поддерживают, совершают так много недемократических поступков. Все это сделало послереволюционную Грузию похожей на сегодняшнюю автократическую Россию. Сложившаяся ситуация вызывает серьезную озабоченность относительно того, в каком направлении пойдет развитие демократического процесса, и что может сделать правительство, чтобы помочь в создании стабильного, но справедливого политического режима.
Прецеденты свержения Шеварднадзе и президента Звиада Гамсахурдиа являются главным обоснованием, почему "управляемая демократия" в российском стиле неизбежно - и быстро - провалится в Грузии. Традиции грузинского народа сильно отличаются от традиций россиян: последние соглашаются с авторитарным стилем правления Путина, потому что они преданы понятию "державы", которое персонифицирует Путин; грузины не руководствуются подобными идеями. Более того, несмотря даже на то, что вышеназванные демократические характеристики в сегодняшней Грузии стали менее выраженными, чем до 2 ноября, в конечном итоге, правительство не сумеет взять под свой полный контроль бизнес и СМИ. Если оно попытается полностью контролировать деловое сообщество, экономика страны рухнет; а между тем, контроль над СМИ требует почти тоталитарной цензуры, включая закрытие независимых телевизионных станций и арест политических оппонентов. Я серьезно сомневаюсь в том, что Саакашвили намерен это сделать, а, учитывая опыт Гамсахурдии (который утратил поддержку преимущественно потому, что арестовал своих оппонентов), маловероятно, что он даже осмелится сделать такую попытку.
Саакашвили - не первый грузинский президент, который столь популярен в народе: двое его предшественников тоже были популярными; десятки тысяч грузин однажды даже стояли на коленях, умоляя Шеварднадзе не уходить в отставку. Однако их обоих насильственно отстранили от власти, потому что грузинская политическая культура не может терпеть единоличного правления - в конце концов, народу это надоедает. (Правление Гамсахурдиа было коротким потому, что он был гораздо более авторитарным и националистическим, чем Шеварднадзе.) Саакашвили может избежать судьбы своих предшественников только, если он быстро откажется от единоличного правления, к которому его толкает послереволюционная истерия, и начнет проводить политику консолидации демократических институтов.
Исход парламентских выборов 28 марта дает Саакашвили шанс сделать это, пока закон остается высшим политическим арбитром. Выборы спасли, пусть и с большим трудом, политический плюрализм в Грузии. Многие думали, что все оппозиционные партии обанкротились, и предсказывали, что политический плюрализм в Грузии невозможен; сам Саакашвили регулярно объявлял, что ему не нужна оппозиция в парламенте. Однако грузинские граждане оказались сообразительными: они отдали Саакашвили подавляющее большинство голосов, необходимое для осуществления перемен, но в то же время выразили достаточную поддержку оппозиционной партии, чтобы она получила официальный, уважаемый статус парламентского меньшинства.
Учитывая идеологические различия между "Национальным движением" Саакашвили (которое имеет много общего с французскими социал-демократами плюс определенный налет национализма) и правой оппозицией (которая напоминает британских консерваторов, кроме, разве что, того обстоятельства, что ее поддерживает молодежь), сегодня существует возможность, что в Грузии появится двухпартийная система в западном стиле. Во многих отношениях политический режим Грузии, если только в стране не будет развиваться двухпартийная система, скорее всего, станет авторитарным режимом личной власти. В этой ситуации, пока лидер является популярным, будет страдать только точка зрения меньшинства (хотя также и естественная свобода, с которой рождается каждый гражданин). Однако популярность не будет длиться вечно; когда ее не станет, мы, возможно, станем свидетелями еще одного внеконституционного переворота, который нанесет большой вред будущему этой страны.
Кое-кто на Западе высказывает предположение, что нынешние антидемократические тенденции в Грузии - не более чем трудности переходного периода, и что в конечном итоге положение дел выправится, потому что Саакашвили и его союзники руководствуются благими намерениями. К сожалению, мы не можем судить о людях по их намерениям - только по их делам и достигнутым результатам. Для того чтобы гарантировать, что ситуация не выйдет из-под контроля, Вашингтону следует внимательно присматривать за Грузией и призывать ее новое руководство отказываться от своих более авторитарных позиций. Если дать правительству карт-бланш и дожидаться результатов, это может иметь очень опасные последствия. Вместо этого наилучшим шагом стало бы создание условий для гражданского политического диалога и развенчание веры в то, что Саакашвили является для Грузии "единственным" или "последним" шансом. К счастью, есть признаки того, что это послание, наконец, начинает доходить (до грузин).
Ираклий Арешидзе.
Опубликовано 9 апреля 2004 года.
Перевод веб-сайт ИноСМИ.ru