Слова и реальность в Азербайджане
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".
В начале девяностых мне довелось ехать поездом через Сибирь. Во время одной из остановок - было уже далеко за полночь, и наш путь к тому времени пролегал где-то посреди Уральских гор - со мной случилась небольшая оказия. "Двадцать минут", - ответила на мой вопрос о том, как долго будет стоять поезд, вагоновожатая. Предполагая, что в запасе у меня полно времени, я спрыгнул на платформу и поспешил к ларьку купить чего-нибудь съестного. Не прошло и минуты, и - о, ужас - я увидел, что поезд тронулся. Мне пришлось бежать, и я едва успел запрыгнуть на подножку вагона. "Вы же сказали, что мы будем стоять здесь двадцать минут", - сказал я, все еще тщась отдышаться, вагоновожатой. Она глянула на расписание в своем блокноте, и, тоном, лишенным всякого выражения, ответила: "А мы, в принципе, и были здесь двадцать минут".
Еще Джордж Оруелл в своем романе "1984 год" обличал зияющую пропастью разницу между словом и реальностью, разницу, которая, как он утверждал, была столь присущей коммунистическим режимам Советской империи. За семьдесят лет советской власти эту разницу благополучно впитал в себя и сам русский язык. В принципе, советские граждане были наделены правами, большими, чем кто-либо на земле, и обладали всеми возможными материальными благами. В реальности же, в сталинских гулагах медленно гибли миллионы людей. Обеспечение соответствия того, что говорится, тому, что делается, является обязательным условием для политических систем, притязающих на право называться демократическими. Однако слишком часто случается так, что организации, ставящие целью распространение демократии, в стремлении избежать неприятные противостояния дипломатического характера, в конечном итоге лишь укрепляют популярное на постсоветском пространстве мнение, что слова и реальность не имеют ничего общего друг с другом. Все предпосылки для того, чтобы стать классическим примером этого несоответствия слова и дела, имеет законопроект об общественном вещании, который призван обеспечить на законодательном уровне функционирование нового общественного телевидения. Этот документ был разработан азербайджанским руководством во главе с Ильхамом Алиевым и представлен на рассмотрение Милли Меджлиса - азербайджанского парламента - еще в декабре прошлого года. В ходе рассмотрения документа Милли Меджлис внес поправки в некоторые его положения. При этом во внимание принимались критические замечания, сделанные в отношении более ранних версий законопроекта как неспособных обеспечить независимость общественного вещания от властей. 9 января нынешнего года законопроект был принят в третьем чтении и передан на утверждение президенту. Как тогда сообщило информационное агентство Туран, "законопроект был принят без учета критики международных структур, в частности Совета Европы". Теперь для того, чтобы закон вступил в силу, необходима только подпись президента.
Между тем азербайджанское правительство представило документ на рассмотрение Совету Европы. Реорганизация "национального (государственного) телеканала в общественный канал, управляемый независимым административным советом" является одним из обязательств, данных Азербайджаном при вступлении в Совет Европы 25 января 2001 года. Главное различие между государственным и общественным вещанием заключается в том, что первое подчиняется правительству, тогда как второму полагается действовать независимо от воли властей. Подразумевается, что власти не должны вмешиваться в вопросы, связанные с назначением сотрудников общественного канала, как и те, что касаются бюджета и выбора программ.
Несмотря на все старания парламента, принятый им законопроект по-прежнему не предлагает твердых гарантий независимости для общественного канала. Согласно документу, до тех пор, пока телевидение не станет платным - т.е., согласно планам, до 2010 года, деятельность канала будет финансироваться из государственного бюджета. И хотя закон гласит, что "финансирование за счет государственного бюджета не послужит поводом для вмешательства властей в деятельность общественного телевидения", надеяться на то, что финансовая зависимость останется таковой и не перерастет в субординацию политическую, не приходится. Кроме того, комиссия, в функции которой входит назначение руководителей общественного телеканала, будет комплектоваться "соответствующими государственными органами", что, естественно, еще более усилит зависимость канала. Вдобавок ко всему, в обязанность "общественному" каналу вменяется публикация "официальной информации незамедлительно и без каких-либо поправок", что, по сути, предоставляет властям неограниченное право помещать на т.н. независимом канале любую программу.
Ничего из вышесказанного не следует воспринимать как доводы в пользу непригодности законопроекта об общественном телевидении. Все дело единственно в том, что организация, описанная этим документом, на самом деле не соответствует определению того, что есть общественный телеканал. Подписавшись под превратным мнением, что канал, в финансовом отношении зависимый от государства, чей руководящий состав назначается государством, который обязан вещать программы на вкус и выбор властей, вовсе не является государственным, Совет Европы не только оказал бы плохую услугу азербайджанским СМИ, но и подорвал бы веру азербайджанцев в связь между словом и реальностью. У новоизбранного президента Азербайджана Ильхама Алиева все еще есть шанс вернуть законопроект на повторное рассмотрение в парламент и потребовать от законодателей обеспечить эту самую связь на практике - реально.
Уит Мейсон, региональный директор, Internews Azerbaijan
Рашид Хаджили, руководитель Азербайджанского института по правам СМИ.
Опубликовано 1 марта 2004 года.