Савик Шустер. Из обрезанного

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

В день принятия Госдумой в третьем чтении поправок к законам "О средствах массовой информации" и "О борьбе с терроризмом" обозреватель "Власти" Елена Трегубова побывала в телекомпании НТВ на программе Савика Шустера "Свобода слова". И обнаружила, что ещё не вступившие в силу поправки уже стали руководством к действию.

1 ноября "Свобода слова" впервые вышла не в прямом эфире, а в записи.

То есть фактически после предварительной цензуры. А точнее -- самоцензуры.

Официально Савик Шустер объяснял это чисто техническими причинами -- якобы один из гостей программы, помощник президента Сергей Ястржембский, вечером этого дня должен был срочно улетать, а без него -- "ну просто никак". Потому что тема программы -- освещение в СМИ штурма ДК на Дубровке.

Но в кулуарах уверенно говорили, что истинная причина в нагоняе, который руководство НТВ получило от Кремля за предыдущую программу Савика Шустера, вышедшую в эфир в тот момент, когда террористы ещё удерживали заложников на "Норд-Осте". Как уже писала "Власть", после совещания у кремлевского руководства министр печати Михаил Лесин вызвал на ковер гендиректора телекомпании Бориса Йордана и сделал ему внушение. Руководству страны очень не понравилось "однобокое" освещение событий в ДК в прошлой "Свободе слова": тональность всей программе задало участие режиссера Марка Розовского, у которого в заложниках была дочь. Он весьма эмоционально требовал прекратить войну в Чечне, вывести оттуда войска и тем самым спасти жизни заложников.

1 ноября меня пригласили приехать в "Останкино" для участия в "Свободе слова" не к 19.00, как обычно, а к 14.00. Причём честно предупредили, что некоторые мои высказывания перед выпуском в эфир могут быть сокращены. И не обманули: вырезана была большая часть того, что я говорила.

Я спросила представителей спецслужб, почему, настаивая на праве цензурировать журналистские высказывания в моменты захвата заложников, они говорят исключительно о том, что в эфире нельзя предоставлять слово родственникам заложников, умоляющих власть не штурмовать здание. "Если все эти запреты объясняются заботой спецслужб о жизни заложников, то почему тогда одновременно не вводится цензура на шовинистические античеченские высказывания, звучащие из эфира государственных телеканалов?" -- спросила я и привела в качестве примера выступление на "Первом канале" журналиста Михаила Леонтьева, которое прозвучало в тот момент, когда с террористами ещё пытались договориться об освобождении хотя бы части заложников. Все эти переговоры Леонтьев назвал "тягомотиной", а чеченцев -- "уродами". Ведь очевидно, что такие заявления могли стоить жизни заложникам, потому что террористы тоже смотрят телевизор -- а именно этим власти объясняли и объясняют свои претензии к освещению событий на Дубровке.

После этого вопроса случилась невероятная метаморфоза с главой организации ветеранов спецподразделения "Альфа" Сергеем Гончаровым, который до этого на протяжении часа выступал в студии как ярый пропагандист тотального запрета на освещение в СМИ любых операций спецслужб. Он вдруг превратился в защитника свободы слова.

-- Это что ж значит?! Вы хотите заткнуть рот своему коллеге Мише Леонтьеву?! -- возмутился он.

Журналисты, сидевшие в студии, расхохотались и начали спрашивать Гончарова, зачем же тогда представители спецслужб только что пытались "заткнуть рот" всем остальным журналистам. Прокол пропагандиста был налицо.

Но неловкий эпизод с превращением ветерана спецслужбы в защитника свободы слова вскоре был с лихвой компенсирован обратным превращением. Бывший журналист Виталий Третьяков вдруг заявил:

-- Даже когда государство и спецслужбы врут, журналисты не имеют права их разоблачать. Потому что это вранье направлено на то, чтобы обмануть террористов.

Но самый жаркий спор разгорелся вокруг того, какую задачу власти и спецслужбы считали главной, пытаясь ограничить свободу слова в кризисный момент: спасти жизнь заложникам или любой ценой сохранить собственное лицо.

Ветеран "Альфы" явно склонялся ко второму варианту. Глава радиостанции "Эхо Москвы" Алексей Венедиктов рассказал о том, как по требованию террористов (и вопреки требованию властей) он вынужден был передать в эфир информацию об антивоенном митинге на Красной площади и такой ценой спас жизни восьмерых детей.

-- А вам не кажется, что это вас как-то унижает? -- спросил Гончаров.-- Что это унижает достоинство России?

На это Венедиктов ответил, что в тот момент, когда речь шла о жизни и смерти конкретных людей, на собственное достоинство ему было наплевать.

Когда же я прямо переспросила Сергея Гончарова, "правильно ли я поняла, что у спецслужб и государственных пиарщиков были иные, чем у господина Венедиктова, приоритеты", он как-то неожиданно растерялся. Но тут ему на выручку подоспел как раз тот самый "гвоздь программы", из-за которого, по официальной версии, ей удалось выйти в прямой эфир,-- Сергей Ястржембский. Помощник президента почему-то сильно обиделся на меня за термин "государственные пиарщики" и вспылил:

-- Это не наш пиар! Это всё ваш пиар! А мы чихали на ваш пиар!

В результате редакторы программы аккуратно вырезали всю эту дискуссию и приклеили гневную отповедь Ястржембского прямо к моему первому вопросу. А потом друзья и коллеги звонили мне и удивлялись, о каком таком "вашем пиаре" ни с того ни с сего заговорил Ястржембский.

Опубликовано 11 ноября 2002 года

источник: ИД "Коммерсантъ"