Осетинский вопрос в идеологических установках грузинского национализма в предконфликтный период (1988-1991)

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Осетино-грузинскому конфликту 1991-1992 гг. предшествовала широкая антиосетинская кампания в Грузии. Начиная с 1988 г., на политическую авансцену выдвигается т.н. "осетинский вопрос", который очень быстро занимает одно из ведущих мест в общественно-политических дискуссиях и работах идеологов грузинского национализма. Именно в этот период происходит формирование основных идеологических установок грузинского национализма по осетинскому вопросу, которые стали задавать в последующем тон в отношениях с Южной Осетией, в том числе и официальных.

В обсуждение осетинского вопроса вовлекаются практически все ведущие СМИ Грузии, виднейшие представители грузинской интеллигенции и широкие слои общественности. Характерной чертой дискуссий на всех уровнях становится их радикализм и антиосетинская направленность. Осетинская проблема трактуется с позиций нетерпимости и, в самых серьезных тонах, предлагаются довольно радикальные, насильственные методы ее решения.

Структурно осетинский вопрос рассматривается грузинским национализмом в трех аспектах: автономия - территория - народ, соответственно которым вырабатываются и варианты решений: автономию - "ликвидировать", территорию - "изъять", а народ - "ассимилировать" или "вытеснить" на Северный Кавказ. За довольно короткий промежуток времени из осетинского народа формируется стереотипный образ врага, что способствует эскалации напряженности и серьезному обострению осетино-грузинских отношений. "Хватит говорить о прошлом, что мы были братья и т.д. Надо говорить о будущем, о том, что это наши враги - абхазы, осетины, и нам потребуется большое остроумие и прозорливость, чтобы не проиграть бой", - заявил в 1989 г. видный представитель грузинской интеллигенции академик А. Бакрадзе.(1)

Подобная постановка осетинского вопроса выглядела, на первый взгляд, более чем странной и вызывала широкое недоумение в самой Южной Осетии. Действительно, прошлый, в том числе и совсем еще недавний, опыт взаимоотношений осетинского и грузинского народов можно было охарактеризовать в целом как положительный, или даже, пользуясь советской терминологией, "братский". Внутриполитическая ситуация в Юго-Осетинской АО отличалась за последние десятилетия относительной стабильностью, чего нельзя было сказать, к примеру, об Абхазии, проблема которой также стала формулироваться в тот период в резком антиабхазском тоне. Весь период 50-80-х гг. отличался периодическими вспышками межэтнической напряженности в Абхазии, когда абхазский народ и абхазская интеллигенция пытались встать на защиту своих национальных прав в условиях демографической и этнокультурной экспансии со стороны Грузии. Осетино-грузинские отношения на этом фоне в этот период можно охарактеризовать почти как идиллические: высокий процент смешанных браков, культурное сближение, практическое отсутствие каких-либо проблем на национальной почве, как на межличностном, так и на межнациональном уровне. Стабильность и бесконфликтность осетино-грузинских отношений в предшествующий конфликту период признаются реальными и грузинской стороной; "в прошлом мы были братья". Однако, интересно само отношение к этой ситуации - "хватит об этом говорить"(!). Создавалось впечатление, что подобные отношения уже чем-то не устраивали грузинскую сторону и ближайшее будущее обещало серьезное обострение двусторонних отношений - "надо говорить о будущем, о том, что это наши враги".

В этом плане становится актуальной проблема подобной "конфликтной" постановки в Грузии осетинского вопроса в предшествующий конфликту период. Каковы причины, и какие факторы могли сыграть определяющую роль в прогнозировавшемся ухудшении осетино-грузинских отношений? Почему осетины так быстро могли превратиться для грузин из "братьев" во "врагов"? Это тем более важно, если учесть, что антиосетинская кампания того периода объективно означала активное накопление серьезного конфликтного потенциала в сфере этнополитики и этнопсихологии, сыгравшего определяющую роль в разворачивании политического конфликта в вооруженное противостояние в 1991 году.

Подобная, на первый взгляд, парадоксальность ситуации определялась, видимо, спецификой общественно-политической ситуации в Грузии в тот период. Кризис советской системы и наметившийся к концу 1980-х гг. развал СССР поставил Грузию, как и все остальные союзные республики, перед необходимостью образования самостоятельного национального государства. Эта ситуация, безусловно, стимулировала процессы национально-государственной консолидации грузинского общества, выразившиеся в росте национального самосознания, подъеме национально-освободительного движения, а также возрождении грузинского национализма. В этих условиях от ответов на базовые вопросы социально-психологической "кто мы?" и политической "что есть Грузия?" идентификации зависел выбор концепции национальной консолидации - этническая или гражданская нация (государство), которая, в свою очередь, определяла как саму форму будущего национально-государственного устройства, так и всю специфику межнациональных отношений в республике. Гражданская, "включающая" нация (например, американская, французская) основана на "законе почвы", и выделяет культуру как основу общности без всякого упоминания общего происхождения (универсализм). При этом государство может допускать существование в своем составе даже других наций, стараясь создать более широкое чувство национальной общности, охватывающей все население государства. Например, франко-канадцы и шотландцы признаются нацией, однако, существуют также понятия канадской и британской нации. Т.о., характерным признаком гражданской концепции нации - нации в пределах многих этносов на данной территории, является участие в общей политической культуре. Этническая же, "исключающая" нация (например, немецкая) базируется на "законе крови" и видит основание национальной общности именно в общности происхождения, в конечном счете - в биологии (дифференциализм). При этом акцентируются такие компоненты как генеалогия, популизм, нативизм, обычаи и язык. "Этническая концепция нации стремится заменить обычаями и диалектами юридические коды и институты, которые образуют основу гражданской нации. Даже общая культура и "гражданская религия" (патриотизм) гражданской нации имеет свой эквивалент в этнической концепции - своего рода мессианский нативизм, вера в искупительные качества и уникальность этнической нации. В этнической концепции нации "история" становится двойником "культуры" в гражданской концепции". (2)

Конструирование национальной идентичности на основе этнической концепции нации оказалось характерным для грузинского национализма конца 1980-х - начала 1990-х гг. "Грузинский национализм предпочитает дифференциализм, т.е. "право крови", как в Германии, а не "право почвы", то есть, в грузинском обществе преобладает не общегражданское сознание, а этническое".(3) Это объясняется как этнокультурным представлением о нации, преобладавшим в Советском Союзе и унаследованным союзными республиками, так и историческими традициями грузинского национализма. Так средневековая этническая концепция определяла Грузию как "те земли, где церковная служба и все молитвы произносятся на грузинском языке", (4)  придавая лингвистической основе религиозную форму. Патриарх грузинского либерального национализма 19 в. И. Чавчавадзе слегка видоизменил эту формулу, поставив религию на последнее место: "Язык, Отечество, Вера". Этнокультурная парадигма грузинского национализма окончательно оформилась в 1918-1921 гг, в период политической независимости Грузии, а "национально-освободительное движение периода перестройки восстановило эту парадигму почти без изменений".(5) Характерная для этнической концепции апелляция к "естественным правам" взамен юридических и политических реалий присутствует также и в базовой формуле грузинского национального проекта: "Мы ничего не хотим сверх того, что нам принадлежит по праву, но то, что наше, мы не отдадим".(6)

В процессе определения границ и форм национально-государственного устройства грузинский этнонационализм объективно столкнулся с проблемой интеграции национальных меньшинств в условиях полиэтничной и многоконфессиональной Грузии. По переписи 1989 г. в Грузии проживало 5,4 млн. человек. Из них: грузины - 70%, абхазы - 1,8%, армяне - 8,1%, русские - 6,3%, азербайджанцы - 5,7%, осетины - 3%, греки - 1,9%, украинцы - 1%, езиды и курды - 0,6%, евреи - 0,5% и другие (всего свыше 80 национальностей). 80% всего населения - православные христиане (грузины, абхазы, русские, украинцы, белорусы, греки, осетины), 8% - (в т.ч. азербайджанцы) - мусульмане-шииты, 3,5% - мусульмане-сунниты (часть абхазов, татары, турки, северокавказцы), 0,5% - католики (часть русских и грузин, латыши, поляки, немцы, ассирийцы).

Центробежные тенденции, развившиеся в Советском Союзе, имели все основания заработать и превратиться в фактор реальной политики также на уровне союзных республик, которые объективно унаследовали все пороки национально-государственной системы СССР. Проблема нацменьшинств осложнялась, к тому же, ролью "третьей силы", "имперского центра", объективно заинтересованного в сохранении здесь зоны своего влияния, и который ради этого мог сделать ставку на нацменьшинства. "Вражду между нациями в Грузии разжигает третья сила" (7). Поэтому, в целом, проблема нацменьшинств рассматривалась в Грузии исключительно как фактор дестабилизации и угрозы. Согласно проекту концепции национальной безопасности Грузии, разработанному Центром стратегических исследований "наличие этнической пестроты в стране представляет собой серьезную угрозу" (8). "В некоторых районах грузины встали на путь исчезновения... осетины создают опасность грузинскому населению, т.к. сознательно стараются достичь демографического преимущества", - писала в апреле 1989 г. весьма влиятельная и популярная газета "Литературная Грузия" (9). В качестве решения проблемы грузинский этнонационализм предлагает довольно "жесткие демографические меры".(10) "Любыми мероприятиями мы должны стараться, чтобы процент грузинского населения с 61 поднялся до 95".(11) Национальные меньшинства, таким образом, должны быть либо ассимилированы - "необходимо укреплять в негрузинском населении грузинский дух" (12), - либо вытеснены из Грузии: "разве не было бы лучше, чтобы армяне вернулись к своей земле, а азербайджанцы размножались на своей земле".(13) Методы реализации таких планов не исключали насилие и этнические чистки: "Должен произойти другой Сумгаит (акт геноцида - И.С.), чтобы гость ушел на родину, что ли?" (14)

В отличие от других меньшинств, представлявших собой демографическую проблему, Южная Осетия и Абхазия являлись для Грузии серьезным политическим вызовом в ближайшем будущем в плане определения границ и форм будущего национального государства. Юридически, границы Грузинской ССР не были оформлены еще с момента подписания договора от 7 мая 1920 г., поэтому территориальные границы Советской Грузии носили весьма условный характер с юридической точки зрения. Однако в политическом плане, национальное движение Грузии стремилось воссоздать национальное государство в рамках административно-территориальных границ ГССР, пытаясь, при этом, одновременно совместить этнические границы конструируемой грузинской общности с территориальными границами Советской Грузии. "Идея "нашей земли" в грузинском сознании более или менее четко очерчена границами Советской Грузии", - подчеркивает профессор ТГУ Гиа Нодиа.(15) "Кавказ - естественная граница Грузии", - утверждает Бакрадзе.(16)

Поэтому грузинский этнонационализм пытался воссоздать национальное государство с Абхазией и Южной Осетией в своем составе. С другой стороны, и Абхазия, и Южная Осетия, как, впрочем, и Аджария, представляли собой политические образования, интеграция которых в состав самостоятельного грузинского государства делала необходимым разработку и утверждение принципов федерализма и децентрализованного управления страной, к чему грузинское общество ни исторически, ни политически не готово и по сей день. "Автономий в Грузии никогда не существовало", (17) а Серго Орджоникидзе, который "создал автономии в Грузии", был объявлен "врагом - 1 грузинского народа".(18) Поэтому, "в предвоенное время (1989-1991) в Грузии развитие получили этнократические, унитаристские и шовинистические тенденции".(19) Таким образом, проблема автономных образований объективно упиралась не только в проблему нацменьшинств, но также в проблему границ и государственного устройства.

С другой стороны, интеграция автономий являлась далеко не бесспорной проблемой также и по другой причине. Во-первых, наследие советского режима, оставившего комплекс неразрешенных национальных проблем, могло сдетонировать в автономиях, которые с развалом СССР также получали возможность заявить о своих правах. В этом смысле в Грузии хорошо понимали все пороки советской национально-государственной системы, державшейся на силе принуждения. Поэтому, грузинский национализм рассматривал автономии, а в первую очередь, Абхазию и Южную Осетию, в качестве "мин замедленного действия". "Юго-Осетинская АО на территории Грузии - искусно заложенная Лениным и его командой мина замедленного действия", - писала газета Свободная Грузия.(20) Эти мины, по прогнозам грузинских идеологов, могли сдетонировать в любую минуту. Во-вторых, Москва, по мнению Грузии, могла манипулировать межнациональными проблемами с целью защиты здесь своих стратегических интересов. "Центр натравливает осетин и грузин".(21)

В общем ряду грузинских автономий Юго-Осетинская автономия имела свои особенности, представлявшие особые трудности для грузинского этнонационализма:

1. Южная Осетия занимает не только в Грузии, но и в масштабе всего Закавказья весьма выгодное геостратегическое положение. Военно-стратегические коммуникации, проходящие через ее территорию, затрагивают непосредственно интересы национальной безопасности Грузии. В силу этого, от того, как поведет себя Южная Осетия в процессе предстоящей грузинской независимости, зависело и решение проблемы "угрозы с Севера" для строящегося грузинского государства, идеологи которого уже обозначили "Россию, как серьезную угрозу безопасности страны".(22)

2. В Грузии прекрасно осознавали тот факт, что Южная Осетия никогда не являлась перманентной, органической и составной частью грузинского государства и что в составе Грузинской ССР она оказалась лишь "благодаря" особенностям национально-государственного устройства СССР, которые, собственно, и удерживали Южную Осетию в ее составе. Распад Советского Союза ставил на повестку дня проблему "нахождения" Южной Осетии в составе Грузии и делал весьма вероятным ее последующий выход из Грузии, т.е. очень нежелательное для Грузии развитие событий.

3. Вхождение Южной Осетии в состав будущей независимой Грузии создает проблему разделенности единого осетинского народа. В этом плане будущая политическая ориентация Южной Осетии представлялась для грузинского национализма непредсказуемой: "Мы имеем право знать, какую позицию завтра займет находящийся рядом осетин", - отмечала еще в начале апреля 1989 г. Литературная Грузия (23). Поэтому проблема будущих взаимоотношений Южной Осетии с Осетией Северной была поставлена в Грузии задолго до того, как об этом начали открыто говорить в самой Южной Осетии (лето 1990 г.). Естественно, что проблема Юг-Север Осетии была выдвинута в характерной для этнонационализма радикальной трактовке крайней нежелательности этого явления. "Воссоединение с Северной Осетией неблагодарная, пагубная, недостижимая цель, не имеющая с самого начала(!) никакой юридической основы", - написала газета Сакартвело еще в январе 1989г. (24) При этом обоснованием "невозможности" воссоединения служит история и географический фактор: "Две части Осетии не могут быть соединены, т.к. между ними лежит Кавказский хребет. Такая Осетия (по обе стороны Кавказа) никогда не существовала и не будет существовать. Это - антиприродное явление".(25)

4. Южная Осетия представляла собой не только территориально- политическую автономию, но и регион довольно плотного и компактного расселения осетинского этноса. (Доля грузин в составе населения Юго-Осетинской АО составляла около 30%). В условиях такой демографической ситуации Грузии было трудно рассчитывать на выгодное для себя решение политических проблем. Демократический принцип правления большинства, активно поддерживаемый и пропагандируемый Грузией в Абхазии, здесь был явно не выгоден, и проблема заключалась в необходимости срочного изменения этнодемографического баланса. "В изменении этнодемографического баланса были заинтересованы в Абхазии абхазы, в Южной Осетии - грузины. Поэтому война в Абхазии была в интересах абхазов, в Южной Осетии - в интересах грузин" (26). Поэтому факт неблагоприятной для грузин демографической конъюнктуры в Южной Осетии заставлял грузинский национализм в поисках политической выгоды апеллировать к прошлому, когда "осетины когда-то пришли беженцами и гостями на землю Самачабло", (27) в то время, как в Абхазии грузины "апеллировали к международному праву",(28) пользуясь здесь демографическим преимуществом.

В силу этих особенностей Юго-Осетинская автономия рассматривалась грузинским этнонационализмом изначально, с момента своего появления, как факт "ущемления жизненных интересов грузинского народа", (29) "нарушения суверенных прав грузинского народа и оккупация грузинской территории". (30)

Поэтому, проблема Юго-Осетинской АО трактуется, в первую очередь, в свете угрозы возможной сецессии и нарушения территориальной целостности Грузии. "Осетины не хотят встать рядом с грузинской нацией для претворения в жизнь ее высоких национальных целей", (31) "осетины захотели уйти от нас и в дорогу решили прихватить грузинскую землю",(32) "осетины пытаются отнять нашу землю".(33) "Грузию хотят расколоть и раздробить с помощью мин замедленного действия - абхазов и осетин", - пишет Бакрадзе.(34) В этом смысле можно говорить о боязни, страхе грузинских идеологов потерять Южную Осетию. "Мы не должны уступать родной земли спустившемуся с Кавказских гор бескультурному и не имеющему прошлого племени".(35) Страх по отношению к меньшинствам характерен для грузинского общества и, вероятно, тесно переплетен со страхом (возможно не всегда осознанным) перед дезинтеграцией страны".(36)

Поэтому, грузинский национализм в качестве решения проблемы, т.е. устранения угрозы возможной сецессии, предлагает довольно жесткую и радикальную меру: "Пора уже ликвидировать автономию, созданную вопреки логике".(37) Осуществление этой меры предлагается под угрозой насилия: "а то у грузин лопнет нить терпения и они ответят соответственно на неблагодарность осетин"(38) (угроза возможного геноцида - И.С.). Для обоснования этой меры грузинский национализм предлагает исторические аргументы. Образование ЮОАО было объявлено "искусственной выдумкой большевистской партократии, изобретением Сталина".(39) "Только "благодаря" жесточайшей немилости к нам исторической судьбы и проискам Сталина-Орджоникидзе стало возможным возникновение на территории другого народа за счет исторического Самачабло (Южная Осетия - И.С.) уродливого детища их антигрузинской политики - т.н. ЮОАО, равно как и Абхазской АССР в Западной Грузии... Поэтому нет и не может быть никакой "Южной Осетии". Есть Самачабло и проживающие на его территории осетины и ничего более, понимаете?"(40) "С юридической и исторической точек зрения создание АО в 1922 г. было неправомерно".(41)

Упразднение автономии Южной Осетии, возможно, и снимало проблему угрозы сецессии в ближайшем будущем, однако, автоматически не обеспечивало решения этой проблемы в перспективе. Поэтому грузинский этнонационализм ставит вопрос гораздо шире - проблему территории, земли, добиваясь тем самым политического контроля над регионом. Хотя после ликвидации автономии "формула" осетинского вопроса (автономия - территория - народ) значительно упрощается до "территория - народ" и внушает меньше опасений, тем не менее, предусматривает осуществление определенных коллективных прав проживающего на данной территории этноса, в том числе и прав на землю. Поэтому, этнонационализм ставит проблему прав собственности на территорию Южной Осетии.

Территория Южной Осетии обладает всеми выгодами своего географического положения. Расположение в центральной части Главного Кавказского хребта позволяет контролировать все перевальные дороги, связывающие Северный Кавказ и Россию с Грузией, да и всем Закавказьем. Военно-политическое и не менее важное экономическое значение транспортных коммуникаций, проходящих по территории Южной Осетии, неизмеримо возросло в связи с открытием Рокского тоннеля и вводом в эксплуатацию всесезонной перевальной Транскавказской автомагистрали. Экономический интерес к этой территории также обуславливается природными и сельскохозяйственными (в первую очередь, животноводство) ресурсами Ю. Осетии. В советское время почти вся продукция животноводства, включая мясо и осетинский сыр, вывозилась в Грузию и, в первую очередь, ее столицу Тбилиси. Здесь также распространены уже известные, но еще не исследованные залежи весьма редких и ценных цветных металлов, в том числе и цинка (Квайса), который, как известно, очень часто соседствует со стратегическими элементами.

Исторически, территория Южной Осетии являлась регионом компактного расселения ираноязычного скифо-сармато-алано-осетинского этнического массива с древнейших времен. И хотя на этой территории после эпохи средневековья не было самостоятельной государственности, регион всегда представлял собой самостоятельный в отношении Грузии этнополитический фактор в сфере международной политики, поскольку являлся составной этнической частью не грузинского государства, а могущественного племенного объединения северокавказских иранцев, которые в период средневековья через регион Южной Осетии осуществляли свою политику в Грузии и в Закавказье в целом.

На протяжении всей своей истории восточно-грузинская верховная власть (цари) пыталась силой завладеть этой территорией и установить здесь свой военно-политический контроль. И добивалась определенных периодических успехов в этом направлении, в особенности, в периоды слабости или же спада военно-политической активности северокавказских алан. Однако это происходило на весьма непродолжительное время и поэтому не привело к окончательному установлению этнополитического господства Грузии в этом регионе.

Территория нынешней Южной Осетии, несмотря на резкие колебания политической конъюнктуры, почти постоянно оставалась в сфере активного влияния и контроля осетинского этноса, который пользовался здесь, как и сегодня, демографическим перевесом. "Осетины занимали особое положение в грузинском государстве, они не были беспрекословными подданными центральной власти, и требовалась военная сила, чтобы заставить их следовать приказам царя".(42) По этой причине присоединение Грузии (точнее, Картлийско-Кахетинского царства) к России в 1801 г. произошло, фактически, без Южной Осетии.

Номинально, по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору 1774 г. вся Осетия, и Северная, и Южная, попала в сферу Российского протектората и влияния. Осетины и Севера, и Юга Осетии осознавали и представляли себя частями единого этнотерриториального целого, независимо от того, что по этому поводу думали или писали в Грузии. Даже сегодня грузинские идеологи порой допускают формулировки, признающие и отражающие подобное положение вещей: "две части Осетии не могут быть соединены".

Фактическое присоединение Южной Осетии, связанное с установлением здесь русской административно-управленческой системы произошло лишь в 1830 г. после военной экспедиции русских войск во главе с генералом Ренненкампфом в горы Южной Осетии. Этот поход завершил собой целую серию военно-политических мероприятий русского царизма в Южной Осетии, приведших к окончательному покорению региона (1802 г. - поход Симоновича, 1804 г. - поход князя Цицианова, главнокомандующего царскими войсками в Грузии, 1810 г. - экспедиция генерала Сталя, 1820-21 гг. - экспедиция Титова, 1830 г. - поход Ренненкампфа).

Покорение Южной Осетии и включение ее в административно- территориальную систему Российской империи не сопровождалось, однако, признанием Россией какой-либо зависимости Южной Осетии от Грузии. Поэтому представители грузинской феодальной знати князья Мачабели и Эристави предприняли попытку уже в рамках российской империи обосновать свои права и добиться с помощью русского оружия в очередной раз контроля над Южной Осетией, поставив ее население в зависимое положение. Очередное обострение осетино-грузинских отношений решалось уже не военной силой, а в рамках судебно-правовой системы империи. Претензии грузинского дворянства на Южную Осетию были отвергнуты Сенатом, решившим "грузинским князьям Мачабеловым отказать в домогательстве о признании крепостного их права над осетинами".(43) Мнение самого императора было таково: "Каково бы ни было решение высших судебных мест, трудно будет признать и привести в действие таковое в пользу князей Мачабеловых, поелику опытом дознано, что горные осетины никогда не будут без употребления военной силы исполнять следующие от них повинности и что, с другой стороны, нельзя же допускать мысль, что через каждые два или три года необходимо наряжать туда отряды и экспедиции".(44)

Возможно, подобное решение было принято в русле имперской колониальной политики и отвечало интересам русского царизма в этом регионе, однако, внимания заслуживает то обстоятельство, что данная ситуация явилась результатом признания объективного, реального положения вещей, а не созданного искусственно царизмом, который лишь просто констатировал ситуацию, вполне вероятно его устраивавшую.

По распоряжению императора, южные осетины были переведены в разряд казенных, государственных крестьян и, таким образом, исключены из системы феодальной зависимости, а значит, и политического контроля со стороны грузинского дворянства, получив особый социально- экономический статус. Это был некий прообраз будущей политической автономии Южной Осетии, обусловленный ее исторически особым экстерриториальным положением в Закавказье.

Очередная попытка - опять же силой - установить в Южной Осетии свое военно-политическое и этническое доминирование была предпринята грузинской элитой в период существования грузинского независимого государства в 1918-1921 гг. Поход грузинской правительственной гвардии на Южную Осетию летом 1920 г. сопровождался широкомасштабными военными операциями против мирного гражданского населения (погибло около 5000 человек) и привел к массовому разорению и опустошению Южной Осетии. "Целью осетинских восстаний 1918-1920 гг. было отторжение от Грузии исконно грузинских земель (?) и присоединение их к Советской России (контроль над территорией - И.С.). Это движение было сепаратистским, в своем корне антигрузинским... Подавление восстания в Южной Осетии было немилосердным, но это являлось ответом на очередную попытку (?) нарушить целостность грузинской территории," - пишет доктор исторических наук Д. Стуруа.(45)

В результате этой военно-политической операции контроль над регионом был достигнут, но временно, ненадолго. Большевизация и включение Грузии в состав Советской России в 1921 г. спасло Южную Осетию от грузинского доминирования. Советская Россия признала и поддержала особое положение Южной Осетии в Закавказье, придав ей политический статус Автономной Области в составе Грузинской ССР в 1922 г.

Таким образом, Россия дважды, в период империи и Советской власти, официально на высшем государственно-правовом уровне признала и узаконила особый статус Южной Осетии в Закавказье и в Грузии, в частности. Хотя в этом деле она, естественно, преследовала собственные интересы, рассчитывая через этот регион осуществлять свое влияние и доминирование в Грузии и Закавказье. Однако очевидным является и то, что признание особого статуса Южной Осетии вовсе не было "искусственным изобретением", на чем все время настаивает грузинский этнонационализм.

Период развала СССР и обретения независимости Грузией вновь поставил перед грузинской политической элитой проблему политического контроля над регионом. Упразднение автономии и проблема территории давали ключ к решению этой проблемы. Поэтому, задача состояла в том, чтобы лишить осетинский этнос не только автономии, но и территории. Теоретически проблема упирается в доказательство прав собственности на землю. Наличие или отсутствие таких прав делает возможным или безосновательным существование коллективных политических прав. Обоснование данной конструкции идет по упрощенной, но весьма характерной для этнического национализма схеме, опирающейся не на современные реалии или же общепризнанные нормы международного права, а на тенденциозные исторические выкладки, т.е. для обоснования своих прав на землю грузинский этнонационализм привлекает историю:

1. Осетины появились недавно в Грузии: "Осетины начали переселяться в Грузию после монголов, особенно сильно с 18 в. ... нет никаких исторических и письменных источников, свидетельствующих об осетинских поселениях в Грузии до позднего средневековья", - пишет Гвасалия.(46)

2. Осетины - переселенцы (мигранты). Утверждение о времени переселения осетин в Грузию, по сути, является не чем иным, как попыткой обосновать сам факт переселения, имеющий решающее значение. "Осетины переселенцы, когда и как - это не имеет никакого значения".(47)

3. Осетины - не коренные жители (не автохтоны). Факт переселения обосновывает некоренной характер проживания осетин в Грузии, и они автоматически получают так называемый "гостевой" статус со всеми вытекающими отсюда политическими и демографическими последствиями. "Осетины - не коренные жители",(48) поэтому "необходимо закрепить в сознании населения статус хозяина и гостя, при этом в Грузии приоритетными являются интересы коренного населения".(49)

4. Осетины не имеют прав ни на землю, ни на автономию. Некоренной гостевой статус предопределяет все имущественные и политические права этноса. "Осетины имеют лишь право на владение, но они не имеют права распоряжаться этой землей".(50) "Имеют ли право осетины на статус АО? - без сомнения, нет! Во все времена и во всех странах автономия давалась только коренным жителям страны. Так как осетины некоренные жители Шида Картли, то их АО - это полнейшее нарушение суверенных прав грузинского народа. Этот факт всегда надо учитывать в решении проблем осетин. Поэтому требовать автономию со стороны осетин не только беззаконие, но и наглость!".(51)

5. Территория Южной Осетии - историческая собственность Грузии! "То, что находится на южном склоне Кавказа - это собственность Грузии. Шида Картли - сердце Грузии, и грузины не собираются его уступать".(52) "Шида Картли - это исконно грузинская земля и нет в мире закона - юридического или морального, разрешающего оторвать эту землю от Грузии".(53) "Каждое государство, каждый народ имеет свою исторически сложившуюся территорию, и никакие ни морально- общественные, ни международно-правовые нормы не могут оправдать отторжения от этой территории ее части".(54)

Снятие проблемы угрозы сецессии и обретение политического контроля над территорией Южной Осетии в трактовке грузинского этнонационализма не исчерпывает "осетинского вопроса", где структурно остается в наличии третий компонент - "народ". Но "осетинский вопрос" предстает в значительно упрощенном виде, превратившись из геополитической проблемы в обыкновенный демографический вопрос, которой гораздо легче разрешить. Характерно также, что проблема народа ставится не только в плане демографии, но и в плане этнического статуса, этнической угрозы. Народ, лишенный прав на землю и прав на автономию, по-прежнему представляет серьезную угрозу государственным интересам Грузии. "Абхазы, осетины и турки представляют большую опасность для независимости Грузии," - утверждает Бакрадзе.(55) "Грузия никогда не покоряла Осетию, наоборот, осетины покорили наши земли".(56) Поэтому, грузинский национализм ставит задачу осуществления еще и этнического контроля над регионом Южной Осетии. "Внутренняя Картли - сердце Грузии, древняя земля древнейшей цивилизации и культуры, прошлое, настоящее и будущее Грузии".(57) "Земля Шида Картли - родина литературного грузинского языка, колыбель грузинской нации и цивилизации. Михаил Джавахишвили изучал здесь грузинский язык..."(58) Для решения этой задачи грузинский этнонационализм предлагает следующие варианты:

1. Осетинский этнос должен быть ассимилирован. Предложение культурной автономии, фактически, с потерей прав собственности на землю, теряет под собой основу, становясь чисто декларативным, риторическим. Признание коллективных прав заменяется требованием политической лояльности: "Долг осетин помочь грузинам в осуществлении их национальных целей".(59) Однако, весьма проблематично для осетин сохранить свой этнос в условиях этнокультурной экспансии. "Осетины не хотят говорить по-грузински"(60), "почему в Южной Осетии грузинский язык не является языком общения?",(61) "в Южной Осетии ничего не делается для развития грузинского языка... если осетины будут развивать свой язык, то этого потребуют и другие национальности, и что тогда получится? Стоит ли осетинам создавать дополнительные привилегии? На всей территории Грузии официальным языком должен быть грузинский, кроме Абхазии, где абхазы также коренной народ".(62) Демографическая экспансия - еще один аргумент в решении проблемы "народа". "Если необходимость вынудит, вновь вернемся от мала до велика в Лиахвское ущелье (Южная Осетия - И.С.), к потухшим очагам предков".(63)

2. Осетинский этнос должен быть вытеснен на Северный Кавказ, рассматриваемый как его историческая родина. То есть, в случае не- согласия народа подвергнуться культурной и демографической экспансии ему предлагается покинуть "землю" Грузии. "Если осетинский этнос уже не устраивает гарантированный нами комплекс национальной родины на нашей земле и он считает невозможным и впредь жить в мире и дружбе с народом, с которым, кстати, не стесняются дружить и сотрудничать многие цивилизованные народы мира, так доброго им пути на свою национальную родину".(64) "Если кто хочет, пусть уезжает в Осетию (Северную Осетию)".(65)

3. На территории Южной Осетии должны быть уничтожены все какие- либо признаки проживания осетинского этноса, изменена топонимика, включая и само название "Южная Осетия". "Географические названия Южной Осетии следует поменять - Знаур, Исаккау, Ленингор, Хетагурово, а Южная Осетия - это Шида Картли, Самачабло... В Знаури и Цхинвали жило (опять история! - И.С.) лишь несколько осетинских семей... 400 из 600 грузинских топонимов в 30-тых годах заменили на осетинские," - пишет доктор географических наук Коба Харадзе.(66) Для обоснования этой меры опять используется историческая интерпретация: "Южная Осетия - это историческая Самачабло, владение князей Мачабели", - пишет Литературная Грузия.(67) "До 19 века нагорье Шида Картли Осетией никто не называл. Только в 60-х гг. 19 века искусственно и преднамеренно сочинены термины Северная Осетия и Южная Осетия для проведения колониальной политики".(68) Многие авторы первое упоминание термина "Южная Осетия" вообще относят к 1922 г., увязывая его появление с образованием Юго-Осетинской АО, и называя это "выдумкой большевистской партократии".(69) Т.е. осетинский народ должен быть ассимилирован или вытеснен, а, в обоих случаях, всякое упоминание о нем должно быть стерто с мест его бывшего проживания. Таким образом, грузинский этнонационализм предполагает в предконфликтный период добиться полного этнополитического контроля над Южной Осетией. Решение проблемы "народа" в этом контексте окончательно ставит точку и полностью исчерпывает т.н. "осетинский вопрос" в идеологических установках грузинского национализма.

В этом плане становится ясным и формирование "образа врага" в предконфликтный период в лице осетинского народа, а также направление и характер социально-психологической идентификации осетинского этноса. Стереотипный образ врага в трактовке грузинского этнонационализма формируется в русле дегуманизации и отрицания элементарных прав и достоинств осетинского этноса. Осетины, как народ, обвиняются в неблагодарности, непросвещенности, отсутствии чувства долга по отношению к грузинской нации, неуважении, нелюбви к Грузии и даже предательстве. "У осетин есть газета, радио, журнал, театр, издательство, институт, что еще им надо? Надо быть благодарным грузинскому народу за это, а они требуют защиты осетинского языка и своих национальных прав... Осетинский народ такой неблагодарный... Хватит предательства по отношению к Грузии в тяжелое для нее время".(70)

Таким образом, можно говорить о разработке грузинским этнонационализмом в предконфликтный период (1988-1991 гг.) националистического проекта решения "осетинского вопроса" в радикальном, национал-экстремистском духе. Сам процесс формирования идеологических установок уже сопровождался кризисом осетино-грузинских отношений, а последующая практическая реализация подобного проекта таила в себе опасность серьезной конфронтации с Южной Осетией.

ПРИМЕЧАНИЯ:

(1) Мамули, - 8, декабрь 1989.

(2) Smith A. The Ethnic origins of nations, Oxford, 1986, pp. 137-138.

(3) Нодиа Г. Конфликт в Абхазии: национальные проекты и политические обстоятельства // Грузины и абхазы: путь к примирению, ред. Б. Коппитерс, М. 1998, с. 25.

(4) Gachechiladze Revaz. The new Georgia: Space, Society, Politics, 1995, p. 19-
20 // Грузины и Абхазы... с. 22.

(5) Hoдиa Г., Op. cit., c. 23.

(6) Там же, с. 26.

(7) Литературная Грузия, 19.10.1989.

(8) Цит. по: Аспекты грузино-абхазского конфликта, - 2, М. 1999, с. 13.

(9) Литературная Грузия, 7.04.1989.

(10) Лит. Грузия, 16.06.1989.

(11) Ахалгазрда Комунисти, 29.06.1989.

(12) Литературная Грузия, 16.06.1989.

(13) Молодежь Грузии, 14.04.1990.

(14) Там же.

(15) Грузины и Абхазы..., с. 26.

(16) Мамули, - 8, декабрь 1989.

(17) Литературная Грузия, 29.10.1989.

(18) Литературная Грузия, 20.10.1989.

(19) Грузины и Абхазы..., с. 109.

(20) Свободная Грузия, - 8, 06.1991.

(21) Литературная Грузия, 29.12.1989.

(22) Тархан-Моурави Г. Грузино-абхазский конфликт в региональном
контексте // Грузины и Абхазы..., с. 125.

(23) Литературная Грузия, 7.04.1989.

(24) Сакартвело, - 3, январь 1989 г.

(25) Мамули, - 8, декабрь 1989 г.

(26) Нодиа Г. Ор. cit.

(27) Литературная Грузия, 24.11.1989.

(28) Грузины и Абхазы..., с. 23.

(29) Тбилиси, 7.06.1989.

(30) Мамули, - 8, декабрь 1989 г.

(31) Литературная Грузия, 29.12.1989.

(32) Литературная Грузия, 29.10.1989.

(33) Литературная Грузия, 24.11.1989.

(34) Мамули, - 1, январь 1990 г.

(35) Ахалгазрда Комунисти, 29.06.1989.

(36) Аспекты Грузино-абхазского конфликта, - 2, М., 1999, с. 12.

(37) Литературная Грузия, 29.10.1989.

(38) Там же.

(39) Молодежь Грузии, 14.10.1989.

(40) Тбилиси, 7.06.1989.

(41) Литературная Грузия, 19.01.1990.

(42) Очерки истории Юго-Осетии, Цхинвал, 1969, с. 67.

(43) ЦГА ГССР, фонд Кавказского комитета, д. - 844, л. 68 // Очерки
истории Юго-Осетии, с. 128.

(44) Там же.

(45) Свободная Грузия, 30.04.1991.

(46) Литературная Грузия, 29.09.1989.

(47) Мамули, декабрь 1989 г.

(48) Мамули, декабрь 1989 г.

(49) Литературная Грузия, 16.06.1989.

(50) Заря Востока, 22.01.1991.

(51) Мамули, декабрь 1989 г.

(52) Там же.

(53) Свободная Грузия, 29.05.1991.

(54) Заря Востока, 22.01.1991.

(55) Мамули, декабрь 1989 г. - январь 1990 г.

(56) Литературная Грузия, 19.01.1990.

(57) Вестник Грузии, 26.03.1991.

(58) Литературная Грузия, 24.11.1989.

(59) Сакартвело, - 3, январь 1989 г.

(60) Литературная Грузия, 19.01.1990.

(61) Литературная Грузия, 7.04.1989.

(62) Ахалгазрда Комунисти, 24.09.1989.

(63) Литературная Грузия, 12.05.1989.

(64) Тбилиси, 7.06.1989.

(65) Тбилиси, 15.01.1990.

(66) Сакартвело, 15.12.1989.

(67) Литературная Грузия, 7.04.1989.

(68) Свободная Грузия, 2.11.1993.

(69) Молодежь Грузии, 14.10.1989.

(70) Литературная Грузия, 29.10.1989.