Созар Субари (омбудсмен, Грузия): "Власти не терпят когда начинаешь критиковать систему"

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

- В регионах наши офисы открылись при поддержке UNDP⁵. Но, к сожалению, гранты закончились. А все гранты от этой организации рассчитаны на то, чтобы показать государству, насколько нужна эта идея. Если идея себя зарекомендует, то уже правительство должно финансировать эту программу. А правительство не поддержало. Я уже говорил о трудностях финансирования.

В январе прошлого года я направил письмо президенту Грузии, в котором критиковал серьезные нарушения прав человека. Президент приехал к нам в офис, мы разговаривали почти час. Тогда я говорил и о региональных офисах, он обещал, но с тех прошло много времени, прежде чем мы получили два помещения для региональных представительств. После войны получили еще и третий офис в Ахалкалаки. На сегодняшний день у нас четыре региональных офиса: в Ахалкалаки (регион Самцхе-Джавахетия, населнный преимущественно этническими армянами), Марнеули (регион Квемо Картли с компактным проживанием этнических азербайджанцев), в Гори и Зугдиди. Но мы не получили деньги на ремонт, так что когда мы переехали, Евросоюз еще помог их отремонтировать. В Марнеули у нас, вроде бы, есть офис, но мы вынуждены арендовать помещение, потому что там нет крыши. И зарплаты для представительства в Марнеули и Ахалкалаки мы очень долго получали от Евросоюза. Но теперь я вынужден платить зарплату из того бюджета, что у нас есть, уменьшая другие статьи расхода. И это очень большая нагрузка. Новые ресурсы нам не обещают, и даже в госбюджете 2010 года были планы уменьшить наше финансирование с 1 млн. 400 тыс. лари до 1 млн. 100 тыс. Мы как-то добились того, чтобы бюджет нам не сокращали, но пока мы в этом не уверены. Это было сделано в то же время, когда Грузия взяла обязательства перед Евросоюзом и было записано в законе, что будут выделены новые средства, чтобы начал работать Дополнительный протокол по борьбе с пытками.

- А чем это объясняют?

- Недостатком финансов. К нам несколько раз обратились, чтобы мы сами сократили себе бюджет, как это сделали многие государственные учреждения Это были телефонные разговоры - письменных предложений не было, – но я строго отвергал их.

- Насколько в Грузии соблюдаются права нацменьшинств?

- В очень многих случаях права человека нарушаются одинаково, будь он представителем большинства или меньшинства, - это не играет роли. Но есть какие-то исключения. Это и незнание языка, из-за которого некоторые люди не могут участвовать в политической и общественной жизни страны, не могут занимать государственные посты, а молодежь не может поступать в высшие учебные заведения Грузии. Или, вот, в Квемо Картли стоит очень давно проблема о наименовании тех сел, в которых живут нацменьшинства.

Если говорить о выборах, то фальсификация идет именно в тех районах, где проживают нацменьшинства. Так сложилось, что население этих районов в большинстве голосует за партию власти, и это понятно. Это отражение, с одной стороны, того, что они не могут полноценно участвовать в политической жизни, а с другой, все-таки присутствуют факты массовой фальсификации. Когда я говорю о том, что национальные меньшинства неполноценно участвуют в выборах, то что имеется в виду? Грузинскоязычное население в течение 2-3 месяцев видит множество клипов, предвыборных роликов. Они смотрят и внимательно слушают то, какие партии принимают участие, какие у них программы. А одна-две встречи с населением ничего не меняют. А в Джавахетии и Квемо Картли не воспринимают эту информацию. Они не знают, что это за партии, какие у них взгляды, и из-за этого страдает уровень их политической осведомленности. И поэтому очень часто в грузинском обществе оппозиционно настроенные люди говорят, что, мол, национальные меньшинства при голосовании не думают. А как они могут думать, если у них нет информации? Обеспечить их информацией должно правительство. Правительство это не делает, а иногда даже наоборот – делает так, чтобы они эту информацию не получали. Один из таких примеров – общинные радиостанции, которым не дают лицензию ни в Марнеули, ни в Нино-Цминда. Это только один пример, а таковых – много.

- Вы активно принимали участие в борьбе за то, чтобы телекомпания "Имеди" вернулась в собственность прежнему владельцу и возобновила работу. Как Вы считаете, сегодня ситуация была бы иной, если бы Вы не приняли участие в этом споре?

- Бороться всегда имеет смысл. В советское время никто не слушал диссидентов. Тем не менее, если бы не диссиденты, мы бы до сих пор жили бы в Советском Союзе. Точно так же и здесь: общественные организации, правозащитники говорят всю правду. Это принесет свои плоды. И то, что правительство иногда вынуждено делать уступки, это уже результат. Мы не смогли добиться того, чтобы "Имеди" вернули бывшему владельцу, мы не добились того, чтобы были наказаны те люди, которые ворвались в "Имеди", разбили аппаратуру, фальсифицировали документы, которые избили журналистов, стреляли в них резиновыми пулями, забрасывали газовыми гранатами. Но, если бы не эта борьба, то не получил бы лицензию телеканал "Маэстро". Борьба всегда имеет результаты, если не прямые, то косвенные. И я, в принципе, доволен свей работой, которую мы проводили в разных сферах. Может быть не удается помочь кому-то одному, конкретному лицу, но мы можем изменить тенденцию, чтобы права других граждан не нарушались.

- Насколько разные политические силы имеют доступ к средствам массовой информации?

- Сказать, что сегодня СМИ не могут выразить любую точку зрения, было бы неправильно. Но сегодня самые серьезные телеканалы, которые вещают по территории всей Грузии, контролируются государством. Точно так же, как контролируется большинство региональных телеканалов. Это значит, что большинство населения имеет одностороннюю информацию, выгодную властям. Чтобы ситуация была таковой, были задействованы очень мощные рычаги давления на прессу и другие СМИ, начиная от каких-то элементарных фактов подкупа, и кончая спецназовцами, которые ворвались в "Имеди", а также – судами, которые отняли "Имеди" у владельцев, чтобы подарить другому. Такого я вообще не слышал, со времен НЭПа не было такой практики.

- Когда у нынешних властей появилось такое отношение к СМИ?

- Сразу после "революции роз". Изначально ситуация была другой: большинство национальных телеканалов поддерживало новое правительство. Единственный, кто не поддерживал, это телекомпания "Иберия". Туда тоже ворвались спецназовцы и она была закрыта. Осуществлялось давление и на телеканал "Кавкасия", который на неделю был выведен из эфира, было давление на другие телеканалы. Закрылась телекомпания "Девятый канал". Её закрыл владелец, но почему-то он закрыл свой канал после "революци роз", до этого ему не приходила в голову такая мысль. На телеканале "202" арестовали главного ведущего по обвинению во взяточничестве, после чего канал исчез. Владелец этого канала, Иракли Кицмаришвили отдал свой канал другому человеку. Однако, новый владелец, Хибар Халваш, тоже вынужден был передать управление третьему человеку. Так менялись владельцы, и единственным принципом для нового руководителя была приближенность к правительству. В итоге, этого канала просто нет. Еще была одна телекомпания, которую отняли у владельцев и передали под военное телевидение, – телеканал "Сакартвело". Однако у нас появился телеканал "Алания", которым, фактически, владеет государство. "Алания" более полутора лет вещал без лицензии и покрывал если не всю Грузию, то восточную ее часть полностью. Президент сам тогда говорил, что его любимая передача – развлекательная программа "Маша и Гоша", которая транслируется по "Алании". Эту информацию передавали все новости Грузии, и после таких слов президента НПО "Ассоциация молодых юристов Грузии" направила письмо в Национальную регуляционную комиссию по коммуникациям с просьбой предоставить информацию о лицензии этого канала, а если таковой нет, то сообщить какие действия предпринимает комиссия. Официальный ответ был очень интересен: они заявили, что такая телекомпания не существует, что они (члены комиссии) ее пока не обнаружили и у них нет такой информации. Это пример двойных стандартов, потому что позднее потребовалась лицензия для телеканала "Маэстро", у которого было разрешение на вещание только развлекательных программ. Пришлось приложить немалые усилия, апеллировать к общественному мнению, чтобы "Маэстро" транслировал информационные и аналитические программы. И это пример того, что Национальная регуляционная комиссия превратилась в орудие цензуры.

- Эта же комиссия не дает лицензии на вещание региональных радиостанций в проекте "Общинное радио".

- Да, это тоже пример. Что такое общинное радио? Оно будет покрывать несколько сел или город – Нино Цминда (в Самцхе-Джавахети) и Марнеули. Это незначительная часть населения. Это не очень сильное радио, но, когда государство пытается закрыть все, то, если остается маленькая щель, это становится опасным для правительства. Поэтому они идут советским путем: закрыть все, установить железный занавес между народами и информацией.

- Появились ли в Грузии политические заключенные?

- Это главная проблема грузинской демократии. Точной цифры я не знаю, но смогу объявить ее через месяц. Это число колеблется между 30 и 40. Это я говорю о тех случаях, когда люди подверглись уголовному преследованию. Естественно, что предъявлялись совершенно другие обвинения: хранение оружия или наркотиков, что они участвовали в массовых беспорядках. Помимо этого есть еще случаи административного задержания, когда люди были задержаны из-за того, что они вполне законно выражали свои взгляды. Они получали заключение сроком до 30 дней или подвергались штрафу. Таких случаев – несколько сотен. Еще 2 года назад я не хотел говорить о политических заключенных. Не потому, что их не было, но их было меньше, и это были еще незаконченные дела. Дела не были завершены, заседания проходили в закрытом режиме, так что мы не могли там присутствовать, не знали, что там происходит. Только потом мы приступили к изучению дел. Когда обвинение и власти говорят о том, что задержанные сторонники Игоря Гиоргадзе являются офицерами ФСБ, ГРУ, что найдено какое-то оружие у них, а потом еще приводятся свидетельства того, что, будто бы, задержанные хотели устроить бунт, то, конечно, я не исключаю, что такое было. И сказать, что это – политические заключенные – очень трудно до выяснения всех деталей дела. Но когда дело было закрыто, и мы приступили к его изучению, то стало очевидно, что они - политические заключенные. Хотя их взгляды для меня абсолютно неприемлемы, но человека должны наказывать за то, что он делает, а не за его мысли, приемлемые они или неприемлемые. А после 7 ноября 2007 года число политических заключенных выросло очень серьезно, и таковыми уже стали люди из очень широкого спектра партий или даже просто сторонники, которые очень активно участвовали в демонстрациях.

- Как Вы относитесь к тому, что в прошлом году в Грузии объединили Министерство юстиции и прокуратуру?

- С институциональной точки зрения я это не поддерживаю. Это значит, что на самом деле контроль над прокуратурой уменьшился. Министр юстиции является политической фигурой, и когда прокуратура стала частью его ведомства, то, с одной стороны, кажется, что контроль над прокуратурой увеличился. Но это не так, потому что по закону министр юстиции не имеет права вмешиваться в некоторые дела прокуратуры. А Парламент уже не имеет право вызвать Генерального прокурора. Так что у министра теперь появилась возможность не отвечать на некоторые вопросы, а сказать: "видите ли, это дело прокуратуры, а я не имею право туда вмешиваться". Таким образом, получился некоторый люфт, который позволил ослабить контроль над прокуратурой.

- Но получается, помимо того, что органы дознания и администрация тюрем теперь принадлежат одному ведомству, и у сотрудников прокуратуры есть возможность бесконтрольно проводить следственные мероприятия в тюрьмах?

- Нет, потому что теперь тюрьмы из ведомства Министерства юстиции переведены в ведомство Министерства по исполнению приговоров, пробации и юридической помощи. Другое дело, что это нововведение ничем не повлияло на общую ситуацию. Вот тут мы и сталкиваемся с главной особенностью режима Саакашвили: есть правильный закон, правильные структуры, а правят люди, друзья президента. То, что Генеральный прокурор, Зураб Адеишвили, стал впоследствии главой президентской администрации, а потом стал министром юстиции. Все это время, когда он был прокурором, главой администрации, а теперь, являясь министром, он всегда контролировал и прокуратуру, и судебную власть тоже. Так что никакого значения не имеет, где он работает. И не только это. Когда закрыли российскую границу для грузинских продуктов – вин, вод, и пр., – то Саакашвили заявил, что за урожай будут отвечать генеральный прокурор Хураб Адеишвили и министр обороны Ираклий Окруашвили. А когда сбор был окончен, президент заявил, что Адаишвили является генералом виноградного урожая. Потом, когда Саакашвили решил, что Сигнаги должен стать красивым городом, привлекательным для туристов, он дал поручение по строительству Генеральному прокурору. И открывая город, Саакашвили поблагодарил именно Генерального прокурора. И когда реставрировали центральную часть Кутаиси, то опять поручение было дано Генеральному прокурору. Он же отвечал и за строительство домов для беженцев.

- Но почему тогда оппозиция не указывает на то, что Генеральный прокурор исполнял не свойственные ему задачи?

- Это вопрос к оппозиции. Но это не единственный случай молчания оппозиции, которым я был удивлен. До президентских и парламентских выборов в 2008 году правительство решило, что на избирательных участках будет осуществляться видеосъемка. И почти треть участков - с 1006-го по 3300-й - были оснащены камерами. Тогда власти заявили, что это – для того, чтобы не было нарушений. После президентских выборов и партии и я требовали записи с этих участков. Когда я встречался с президентом, он сказал что, для меня будут открыты эти записи. В итоге нам предоставили записи с 11 участков. Две из них оказались испорчены. А в девяти мы обнаружили серьезные, шокирующие нарушения. После этого нам не давали записи. Оппозиция об этом несколько раз упомянула, но фактически, они ничего не сделали. Это было очень серьезно не столько с точки зрения наказания, с точки зрения превенции⁶, чтобы избежать новых нарушений. И единственное, что вышло из моих расследований, это то, что Парламент внес изменения в закон, и теперь никто не имеет права смотреть эти записи. Такое право оставили только для тех, кто может находиться в участке для голосования – наблюдатели, члены комиссий, - да и то, они имеют право смотреть эти записи в течении 15 минут и только в суде. Суд проходит закрыто, так что никто это не увидит.

- Есть ли данные о нарушении прав человека во время войны в августе 2008 года?

- Я живу возле авиационного завода. Это уже давно не стратегический объект, там ничего не выпускают. Но я все равно был уверен, что этот объект подвергнется бомбардировке, и я со своей семьей переехал подальше. В итоге на этот завод все-таки сбросили бомбы. Что я хочу сказать? Бомбили мирное население: и в Гори, и в Тбилиси, и в регионе Самегрело, и в Раче. Около 30 тысяч человек стали беженцами. Во время войны их было гораздо больше, но потом многие вернулись, например, в Гори. И в Южной Осетии произошла этническая чистка. Мы подготовили доклад по этому преступлению и направили его и в ОБСЕ, и в ЕС, и в ООН. Этот доклад опубликован на нашем веб-сайте. Были серьезные слушания по действиям российских войск и южноосетинских комбатантов. У нас есть сведения о том, что людей пытали и убивали только потому, что они были грузины. А еще хуже поступали по отношению к осетинам, у которых супруги были грузинами. У нас есть порядка сотни сведений о случаях незаконных арестов и несколько десятков случаев применения пыток. По убийствам, когда зона Цхинвали и Ахалгори были оккупированы, мы изучили 49 дел.

- Как изменился характер Вашей работы по сравнению с 2004 годом?

- Когда все это начиналось, я не мог представить себе, что серьезным направлением в нашей работе станет защита прав на собственность, которые нарушаются ежедневно. Не мог представить, что работа СМИ останется одной из основных проблем в Грузии. И особенно я не мог представить, что мне придется вести разговор о политических задержанных, о политических заключенных, политических преследованиях. Незаконные прослушивания, избиение инакомыслящих – этого я не мог себе представить, и, к сожалению, это стало одним из приоритетов нашего офиса.

Если во времена Шеварднадзе нарушения прав человека имели хаотичный характер, то сегодня нарушения происходят потому, что такова политика государства, появилась система. Но тут следует оговориться: в некоторых сферах эта политика есть, в каких-то ее нет. Я говорил о мониторинге. Одна из сфер, где мы начали мониторинг, – психиатрические больницы. И как только мы опубликовали наш доклад, сразу же были выделены большие деньги и приняли новый закон, чтобы исправить ситуацию. Если бы это было во времена Шеварднадзе, то никто ничего не выделил бы. И не только потому, что денег не было, но и потому, что это никого не интересовало. А сегодня точно по этой же причине – отсутствие политического интереса - были приняты изменения. То есть, на самом деле, если у кого-то нет заинтересованности, нет конфликта интересов в какой-то сфере, то там изменения будут проведены. Значит, в психиатрических больницах интереса нет, и если омбудсмен об этом говорит, это значит, что и международное сообщество об этом говорит. И они сразу внесли изменения. Но когда мы говорим, что в Грузии СМИ контролируются, то ничего не меняется, потому что это такова политическая воля – контролировать СМИ. Когда я говорю о том, что подслушивают всех лидеров оппозиционных партий, сотрудников НПО, власти об этом тоже знают, но делают это очень легко... Они хотят знать всю информацию. Во времена Шеварднадзе тоже всех подслушивали, но я не уверен, что Шеварднадзе знал все это. Даже был такой случай: когда узнали в парламенте, что идет прослушка журналистов, то министр безопасности был отстранен от своей работы и он уехал из Грузии. А сегодня даже сам министр внутренних дел публикует подслушанный разговор политиков между собой или с российским посольством, о том, как подслушивают членов парламента, госминистра, журналистов – и ничего! Сам президент, после того как МВД опубликовало результаты прослушивания, дал интервью журналу Newsweek. И он заявил, что действительно МВД прослушали, не нашли никакого компромата, однако опубликовали, чтобы народ увидел моральный облик наших политиков. Это значит, президент знает о том, что министр внутренних дел подслушивает лидеров оппозиционных партий. Я не буду говорить, о моральной стороне этого дела, но я буду говорить о том, что это незаконно, и, как минимум, министр должен быть наказан.

В то же время появилось много других направлений. Мы ведем большую работу по таким проблемам, как гендерное равенство, права детей, права инвалидов. Когда ООН принял Конвенцию по инвалидности, мы самостоятельно сделали перевод этого документа и обратились в Парламент, обратились в МИД, обратились в правительство, чтобы Грузия ратифицировала этот документ. И, фактически, сейчас мы дошли до победного конца – в скором времени Грузия ратифицирует данную Конвенцию. Я был инициатором того, чтобы Грузия ратифицировала дополнительный протокол Конвенции ООН против пыток. Правда, мы добились этого только на пятый год, но наш офис стал превентивным механизмом по предотвращению пыток. Эта функция нашего офиса вытекает из текста Дополнительного протокола по борьбе с пытками.

- Не за горами выборы в органы местного самоуправления. Каков будет уровень их демократичности?

- Я не уверен, что выборы пройдут свободно, но я не знаю к каким средствам прибегнет власть. Вполне возможно, власть не станет принимать жесткие меры, но все финансовые и административные ресурсы будут брошены на достижение этой цели или будут задействованы полиция и прокуратура. Все это нарушения, но разной степени.

- Как Вы отнеслись к тому, что оппозиционные партии не выставили Вашу кандидатуру?

- Мне предложили, но я отказался. Потому что, во-первых, я знал, что парламентское большинство меня не избрало бы. А во-вторых, это был мой выбор, потому что я мог бы поступить иначе, но тогда я не был бы омбудсменом, а был бы чиновником, который является неофициальной частью прокуратуры. Даже если бы избрали, чтобы показать Западу: "вот, мы настолько демократическая страна, что избираем омбудсмена, который жестко критикует нас", я бы на это не согласился никак. Потому что я очень доволен тем, что я и мои коллеги сделали за все эти годы, но смысла продолжать так работать уже не было. Работать по-другому я не могу. Когда в стране есть политические заключенные, когда человека (Роина Шавадзе) арестовывают, потом пытают, потом убивают – тело нашли с 23 пулевыми ранениями, и год спустя нет никакого расследования, - я говорю об этом, а мне отвечают, что я политизирован. Что значит политизирован? Он не был убит? Он не был до этого арестован? Его не пытали? Я год назад сказал, что уверен: это дело не будет раскрыто. И вот прошел год. И никаких результатов. Это дело не раскроют и никто не будет наказан, пока не восторжествует законность. Так что не имеет смысла так работать. То, что мы делали, как мне кажется, мы работали правильно, и это видно из того, каким авторитетом пользуется наш офис, и каким – другие организации. В грузинском обществе наш рейтинг самый большой после православной церкви. У международных организаций наши доклады никогда не вызывают сомнений, они ими пользуются как прямым материалом для своих отчетов. И на постсоветском пространстве местные НПО требуют от своих омбудсменов, чтобы они работали так же, как и мы. Это очень важно.

- Как Вы относитесь к тому, что парламентское большинство предложило на должность омбудсмена Георгия Тугуши?

- Он сотрудник Евросоюза, до этого работал в ОБСЕ. Он работал и в нашем офисе несколько месяцев. Я его хорошо знаю, это очень хороший эксперт по правам человека. Он более уравновешен и дипломатичен, чем я, и это, наверняка, поможет ему в работе. Но ресурс дипломатии всегда где-то заканчивается. И когда встанет вопрос о том, есть ли в Грузии политические заключенные, то от этого ответа будет зависеть: или он будет омбудсменом, или власти будут говорить о нем то же, что и о нынешнем омбудсмене, - что он политизирован, что плохо работает. А если он этого не скажет, то будет полуправда, - что хуже, чем ложь.

- Какие задачи будут будут стоять перед Вашим преемником?

- Мы работали довольно успешно, в очень многих сферах, и эту работу нужно продолжать. Есть сферы, где нужно работать более активно. Я хочу, чтобы этот офис продолжал традиции того времени, когда мы были центром правозащитной деятельности для всей Грузии, для всех НПО, правозащитников. Мы были надеждой и авторитетом. Я бы хотел, чтобы наш офис удержал эту планку. Это первое, и второе – нужно сделать еще многое по защите инвалидов, прав ребенка, по гендерному равенству.

Даже когда нарушаются права человека и омбудсмен делает резкие заявления, власти могут стерпеть это. Но, когда начинаешь критиковать систему, этого власти не терпят. Скажет это омбудсмен или не скажет?.. После выборов в парламент 22 мая 2008 года более 20 членов оппозиции были избиты. Их избивали люди в масках, они ездили на дорогих джипах, врывались в дома. Я тогда сделал пресс-конференцию и включил 14 из этих дел в наш доклад. По остальным случаям мы не заводили дел, потому что люди боялись. Они сказали, что виновные так и не будут наказаны, а вот их накажут еще и во второй раз, и что они не верят в закон в этой стране. И когда я проводил пресс-конференцию, то заявил, что это – отражение политической воли властей. Конечно, я мог сказать по другому, что избили одного человека – Мамуку Кварацхелия, избили другого – Георгия Цагверидзе, избили третьего, и так – 14 человек, и власти должны принять меры. Но, если не скажешь, что в этом видно преследование инакомыслящих, это была бы ложь. И я не мог этого не сделать. И если новый омбудсмен скажет об избиении 20 человек, власти ему простят. Но если он заявит, что избили хотя бы одного по политическим мотивам, власти ему не простят.

Так что новому омбудсмену придется самому выбирать, что говорить.

- Что Вы дальше намерены делать?

- Я думаю, что я вернусь в неправительственные организации и продолжу свою правозащитную деятельностью. Я не исключаю того, что я займусь и политикой при условии того, что я увижу там больше возможности достичь те цели, которые я преследую на посту омбудсмена. Но пока я больше думаю о неправительственном секторе. Мне нисколько не стыдно за этот период, и если бы не те люди, которые работают со мной, - очень опытные и очень принципиальные, - я бы ничего сам не смог бы сделать. Даже если бы я хотел молчать о каких-то делах, они бы мне просто не дали такой возможности.

30 июля 2009 года

С Созаром Субари беседовал собственный корреспондент "Кавказского узла" Беслан Кмузов.

Примечания

1. 150 лари в то время в то время были эквивалентны 75 долларам США. (Прим. "Кавказского узла")
2. 1/100 лари. (Прим. "Кавказского узла")
3. Район Грузии, граничащий с Арменией и Турцией. (Прим. "Кавказского узла")
4. Административный район Грузии. Центр - г.Рустави. (Прим. "Кавказского узла")
5. United Nations Development Programme (Программа развития ООН) - организация при ООН по оказанию помощи странам-участницам. (Прим. "Кавказского узла")
6. Превенция (от лат. praeventio - опережаю, предупреждаю; англ. prevention) - предупреждение, предохранение, предотвращение. (Прим. "Кавказского узла")